Жюль Верн - Дунайский лоцман
Мало-помалу с приближением вечера количество любопытных уменьшалось, каждый спешил обедать. Принужденный подумать и о своем пропитании, Илиа Бруш исчез в каюте, предоставив публике восхищаться пассажиром.
Вот почему двое гуляющих, привлеченных сборищем, которое все еще насчитывало сотню людей, заметили только Карла Драгоша, одиноко сидевшего под плакатом.
Один из вновь пришедших был высокий детина лет тридцати, с широкими плечами, с волосами и бородой того белокурого цвета, который считается достоянием славянской расы; другой, тоже внешне крепкий и замечательный необычайной шириной плеч, казался старше, и его седеющие волосы показывали, что ему перевалило за сорок.
При первом взгляде, который младший из двух бросил на баржу, он вздрогнул и, быстро отступив, увлек за собой спутника.
— Это он,— молвил младший глухим голосом, как только они отошли в сторону.
— Ты думаешь?
— Конечно! Разве ты не узнал?
— Как я узнаю, если никогда его не видел!
Последовал момент молчания. Оба собеседника размышляли.
— Он один в барже?
— Совершенно один.
— И это баржа Илиа Бруша?
— Ошибиться невозможно. Фамилия написана на плакате.
— Тогда это непонятно.
После нового молчания заговорил младший:
— Значит, это он делает такое путешествие с большим шумом под именем Илиа Бруша?
— С какой целью?
Человек с белокурой бородой пожал плечами.
— С целью проехать по Дунаю инкогнито, это ясно.
— Черт! — сказал старший.
— Это меня не удивляет,— заметил другой.— Драгош хитрец, и его замысел превосходно удался бы, если бы случай не привел нас сюда.
Старший из собеседников еще не совсем убедился.
— Так бывает только в романах,— пробормотал он сквозь зубы.
— Правильно, Титча, правильно,— согласился его товарищ,— но Драгош любит романтические приемы. Мы, впрочем, выведем его начистоту. Около нас говорили, что баржа останется завтра в Вене на весь день. Нам придется вернуться. Если Драгош еще будет тут, значит, это он влез в шкуру Илиа Бруша.
— И что мы сделаем в этом случае? — спросил Титча.
Его собеседник ответил не сразу.
— Мы посмотрим,— молвил он.
Оба удалились в сторону города, оставив баржу, окруженную все более рассеивающейся публикой.
Ночь прошла спокойно для Илиа Бруша и его пассажира. Когда Драгош вышел из каюты, он увидел, что Бруш собирается основательно проверить рыболовные принадлежности.
— Хорошая погода, господин Бруш,— сказал Карл Драгош вместо приветствия.
— Хорошая погода, господин Иегер,— согласился Илиа Бруш.
— Не рассчитываете ли вы ею воспользоваться, господин Бруш, чтобы посетить город?
— Честное слово, нет, господин Иегер. Я не любопытен по природе и буду занят целый день. После двух недель плавания не мешает немножко навести порядок.
— Как хотите, господин Бруш! А я не намерен подражать вашему безразличию к прекрасной Вене и думаю остаться на берегу до вечера.
— И хорошо сделаете, господин Иегер,— одобрил Илиа Бруш,— потому что вы ведь венский житель. Смею предположить, у вас тут семья, которая рада будет увидеть вас.
— Заблуждение, господин Бруш, я — холостяк.
— Тем хуже, господин Иегер, тем хуже. Даже и вдвоем не так легко нести жизненную ношу.
Карл Драгош разразился хохотом.
— Черт возьми, господин Бруш, вы невесело настроены сегодня с утра!
— Я всегда таков, господин Иегер,— ответил рыболов.— Но пусть это не мешает вам развлекаться как можно лучше.
— Я попытаюсь, господин Бруш,— сказал Карл Драгош, удаляясь.
Через Пратер он вышел на Главную аллею, место прогулок элегантных венцев в хорошую погоду. Но в августе, в ранний час, Главная аллея оказалась почти пустынна, и он мог ускорять шаги, не теснясь в толпе.
Не обращая внимания на двоих одиноко гуляющих, Карл Драгош спокойно продолжал свой путь и десять минут спустя вошел в маленькое кафе на круглой площади «Пратер Штерн». Его там ждали. Один из посетителей, уже сидевший за столом, поднялся и подошел встретить.
— Здравствуй, Ульман! — сказал Карл Драгош.
— Здравствуйте, сударь! — ответил Фридрих Ульман.
— Все еще ничего нового?
— Ничего.
— Это хорошо. На этот раз у нас в распоряжении целый день, и мы трезво обсудим, что нам делать.
Если Карл Драгош не заметил двоих праздных гуляк на Главной аллее, то они,— как раз те два субъекта, которых накануне случай привел к барже Илиа Бруша,— наоборот, превосходно видели его. Они круто повернули, разминувшись с начальником дунайской полиции, последовали за ним на достаточном расстоянии, чтобы не оказаться замеченными. Когда Драгош исчез в маленьком кафе, они вошли в такое же заведение, расположенное напротив, решив оставаться в засаде, если понадобится, целый день.
Их терпение подверглось большому испытанию. Потратив несколько часов, чтобы подробно договориться о будущих действиях, Драгош и Ульман не спеша позавтракали. Желая покинуть душную залу, они устроились на свежем воздухе и приказали подать по чашке кофе. Они уже начали наслаждаться им, когда внезапно Карл Драгош поднялся и, явно не желая быть замеченным, быстро скрылся в глубине ресторана, откуда через оконные занавески стал наблюдать за человеком, пересекавшим площадь.
— Это он, прокляни меня Боже! — пробормотал Драгош, следя глазами за Илиа Брушем.
И в самом деле, это был удильщик-лауреат, его легко было узнать по бритому лицу, темным очкам и волосам, черным, как у южного итальянца.
Когда рыболов повернул на Кайзер-Иозефштрассе, Драгош приказал Ульману, оставшемуся на террасе, дожидаться, сколько потребуется, и устремился по следу.
Илиа Бруш шел, не думая оглядываться, со спокойствием человека, чья совесть вполне чиста. Неторопливым шагом он достиг конца улицы, потом через парк Аугартен попал в рабочий поселок. Несколько мгновений он будто колебался, потом толкнул дверь в грязную лавчонку, бедная витрина которой выходила на одну из самых невзрачных улочек окраины.
Полчаса спустя он снова появился. Все время незаметно преследуемый Карлом Драгошем, рыболов следовал по улицам без видимой цели, сворачивая как бы наугад; но вскоре сыщику стало ясно: его спутник хорошо знает город и, пускай окольными путями, явно держит курс к месту стоянки баржи. Карл Драгош счел бесполезным продолжать слежку.
Он вернулся в кафе, где его ожидал верный Фридрих Ульман.
— Знаешь ли ты еврея по имени Симон Клейн? — спросил сыщик.
— Конечно,— ответил Ульман.
— Что он собой представляет?
— Мало хорошего. Старьевщик, ростовщик, при надобности скупщик и укрыватель краденого; я полагаю, этого достаточно, чтобы обрисовать его с головы до ног?
