Генри Мортон - От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии
Мы пошли вокруг развалин, и он обратил мое внимание на надпись над восточными воротами. Она была сильно разрушена временем, и я ничего не смог прочитать. Смотритель пояснил, что речь идет о ежегодной миграции овец, совершавшейся в римские времена. Стада шли с долины Апулии в горы. Он слышал разговор профессоров. Они будто бы говорили, что надпись является приказом к властям Сепинума. Тем предписывалось защищать пастухов и их стада, когда они проходили через город к tratturi.[9] Смотритель сказал, что мощеная дорога — от восточных ворот к западным — использовалась в римские времена, и даже сейчас часто видишь, как пастухи ведут своих овец по старой римской дороге к горной гряде Матезе.
Я подумал, что в связи римского городка с tratturi есть нечто уникальное. Насколько я знаю, единственный римский автор, упоминающий миграцию, — это Варрон. За тридцать лет до рождения Христа он написал, что овцы зимовали в Апулии, а лето проводили в горах. Возможно, овцы Варрона иногда проходили через Сепинум.
Современный обычай везти овец в горы на грузовиках произошел из стародавнего действа, которое, должно быть, было величественным. Как и в Испании, где старые овечьи тропы, девяносто футов шириной по обе стороны шоссе, ведут к летним пастбищам, так и итальянские tratturi представляют собой множество горных тропинок, по которым в первые недели лета идут лишь овцы. Я читал описания миграции, каким оно было сравнительно недавно, когда tratturi сплошь были покрыты тысячами овец, шедшими по двенадцать животных в ряд. Через горные тропы перекатывалась медленная волна серой шерсти. Каждое стадо вел свой пастух. В руке он сжимал палку с крюком, а рядом бежали белые собаки. На собак надевались ошейники с шипами, защищавшими их от волков. При свете дня собаки вели себя дружелюбно, но стоило наступить ночи, как они превращались в злобных охранников. За каждым пастухом следовал старый баран, называвшийся il manso, что означает «смирный» или в пастушьем жаргоне — «тренированный». Если объяснить другими словами, то это — надежный старый баран-вожак. Античная процессия, известная как римлянам, так и нам, проходила по горному ландшафту.
Я почувствовал симпатию к жителям Сепинума, чья главная улица, от востока до запада, отдавалась тысячам блеющих овец и лающих собак, и я не понимаю, почему город не обходили стороной. Смотритель сказал, что он этого не знает, но спросит у следующей группы профессоров. Я пробыл в этом прекрасном месте до позднего вечера. Смотрел на людей, ехавших по древней римской дороге на мулах или ослах. Надеялся, хотя и напрасно, что увижу стадо овец с пастухом. Смотритель предложил мне приехать сюда в другой раз. Тогда он покажет мне руины театра, и, передав мне два письма, попросил отправить их, когда я буду на почте.
Глава вторая. Норманнское завоевание Апулии
Покинув вечером высоты Абруццо, я увидел перед собой северную долину Апулии. Смотрел на нее с удовольствием и чувством физического облегчения, ибо езда по горной местности действует на нервы всякого, кто пока еще цепляется за жизнь. Долина Капитаната… Такого названия я раньше не встречал, хотя, возможно, что оно встречается в других частях света, бывших когда-то подвластными византийской администрации, поскольку оно вызывает в памяти титул катапана, чиновника, правившего Апулией при восточных императорах.
Невольно испытываешь волнение, когда ступаешь на землю, о которой читал, но никогда не посещал. Не разочаруюсь ли? Будет ли все здесь отличаться от того, что нарисовало воображение? Какая из прочитанных книг точнее всего совпадет с собственным опытом? Апулия удивила меня уже с первого взгляда. Я ожидал увидеть пустыню. Каждый раз при упоминании Апулии Гораций употребляет эпитеты «сухой» и «испытывающий жажду», но я увидел перед собой уходящую в даль прекрасно увлажненную долину. Она золотилась пшеницей и другими злаками, здесь были и сады, и пастбища. Меня заинтересовали дороги, прямые, как это принято у римлян. Скоро я узнал, что преображение Апулии началось всего лишь с 1939 года, когда завершилось строительство самого большого в Европе акведука (на это ушло тридцать лет), и с восточных склонов Апеннин потекли реки, дающие жизнь некогда изнывавшей от жажды земле. Я видел перед собой мирную сцену. Вдали поднимался дымок. Горизонт сиял ослепительным блеском, и я знал, что это — Адриатическое море.
Италия, как всем известно, напоминает по форме кавалерийский сапог, носок которого указывает на запад, а Апулия находится на каблуке. Это — северо-восточная часть страны, омываемая Адриатикой, а на юге — Ионическим морем. Сегодня регион состоит из пяти провинций: Бари, главный город которой одновременно является столицей региона, Фоджа, Бриндизи, Лечче и Таранто. У этих провинций разное историческое прошлое: Бари почитает мощи святого Николая, которые ее моряки в 1087 году украли в Малой Азии; Фоджа — это провинция, которую любил император Фридрих II; Лечче — «Флоренция искусства барокко»; и Таранто — Тарент дохристианской эпохи. Провинцию основали люди, сосланные из Спарты, и сумели достигнуть такого коммерческого успеха, что их красивые серебряные монеты, изображающие человека верхом на дельфине, стали валютой всего региона.
Апулия также является ключом к пониманию Южной Италии. События, определившие судьбу Юга, создание королевства Сицилии, а позднее и Неаполитанского королевства, зародились в Апулии. Самым важным событием стало норманнское завоевание, которое началось в первые годы XI столетия. Гийом де Жюмьеж рассказывает о норманнском рыцаре, который сказал своему сюзерену: «Я очень беден, а в этой стране (Нормандии) я не могу получить облегчения; поэтому я отправляюсь в Апулию, где смогу жить достойно». «Кто тебе это посоветовал?» — спросил сюзерен. — «Моя бедность», — ответил вассал. Выходит, для норманнов, живших в этом маленьком и динамичном государстве за пятьдесят лет до вторжения в Англию, юг Италии являлся землей обетованной. Безземельные молодые люди слышали рассказы о том, что там можно заработать деньги, купить землю, добиться высокого положения. Это была страна, в которой смелые и удачливые люди могли быть вознаграждены графствами, герцогствами и, возможно, даже королевствами. В результате в стране начался политический хаос: Ломбардия воевала с греками Византии; те и другие боролись с сарацинами. Война обещала оппортунистам невероятную награду. Как и кондотьеры эпохи Ренессанса, норманны полностью воспользовались ситуацией, однако здесь и заканчивается сходство. Кондотьеры проливали кровь, только когда не могли этого избежать, а норманны пускались во все тяжкие.
