Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности
Сегодня, проснувшись, как обычно, в 5.30, я выполз из палатки через холодный рукав, который немилосердно посыпал мою голую спину свежим снегом, так что, когда я выбрался наружу, особой необходимости в дополнительном душе не было. Утро было солнечным и тихим. Я подошел к термометру, привязанному к стойке наших с Джефом нарт. Коротенький красный столбик его застыл на отметке минус 42 градуса. Сообщение об этой температуре вызвало кряканье профессора и одобрительный возглас Уилла. Когда я вернулся в палатку, Джеф колдовал над примусом, пытаясь заставить его работать с большей отдачей, но тщетно — вместо обычного уверенного и веселого пения он тихо и противно шипел. Пришлось мне вмешаться. Вся операция заняла не более двадцати минут, но тем не менее в результате мы с Джефом, встав раньше других, выползли из палатки позже и заставили наших друзей немного попрыгать около нарт в ожидании того, когда мы соберемся. Как обычно, нас с Джефом пропустили вперед, и мы пошли сначала рядом с колеей, а затем перебрались в нее. Я решил идти рядом с упряжкой. След был виден более чем отчетливо, и Тьюли вполне обходилась без меня, хотя постоянно оборачивалась, ища меня глазами. Через некоторое время движение застопорилось: Джеф сломал крепление. Пока он возился с ним, подошли остальные упряжки, и я повел собак Уилла в обход. Пэнда, как всегда, очень охотно пошел за мной, и мы заняли лидирующую позицию. Темп был средним, и к перерыву удалось пройти только 22 километра. Тогда я решил сохранить свое лидерство до конца дня и посмотреть, удастся ли мне это на такой необычной трассе и, если да, то каков будет результат. Не без труда, но я все-таки удержался до конца дня, и Пэнда сумел меня догнать за все это время только два раза, а результат говорил сам за себя: 47 километров сегодня и 189 за четыре дня! Да, в районе, который, по предварительным прогнозам, был самым трудным для нас, нам удавалось поддерживать самую высокую среднюю скорость — более 45 километров в день — прежде всего благодаря, конечно, совершенно особенным условиям движения по накатанной трассе. Правда, и впоследствии, когда мы уже не могли пользоваться следом из-за того, что он даже при небольшом боковом ветерке быстро засыпался свежим снегом, и были вынуждены идти рядом с трассой по целине, нам все равно удавалось сохранять очень высокий темп движения.
На радиосвязи очень отчетливо чувствовалось, что мы в Восточной Антарктиде: эфир говорил только по-русски, вызывая легкое разочарование скучающего по французской речи Этьенна. Сегодня слышал одновременно Восток, поход сопровождения и базу Дружная. Поход сообщил, что им наконец-то на четвертый день удалось оторваться от собачьих упряжек и они, переводя дух, остановились на 228-м километре, где и оставили нам три ящика с собачьим кормом — все, что мы просили. Договорился с Юрой, что мы встретимся с ними числа двадцать восьмого для обмена впечатлениями и товарищеского ужина. Я предложил название для похода сопровождения: экспедиция «Траксантарктика» (от английского «track» — трактор, гусеница и вообще нечто, совершенно отличное от собачьих упряжек). Название пришлось всем по душе и отныне вошло в наш обиход. А на Востоке всего минус 30!
26 января, пятница, сто восемьдесят пятый день.Открываю глаза и не верю им, уже отвыкшим от такой малоприятной поутру картины, как заснеженный потолок. Но это не сон! Стены палатки, особенно над моей головой, вся развешенная под потолком одежда, капюшон спального мешка — все покрыто сплошным толстым слоем махрового инея. Наверное, похолодало! День начинается, как и много дней тому назад, с очистки снега в стылой, промерзшей за ночь палатке. Несмотря на эту уже вполне достаточную для закаливания процедуру, все-таки выбираюсь наружу для снежного душа, провожаемый причитаниями Джефа: «Крейзи рашен, крейзи рашен». Температура минус 46 градусов, ясно, ветерок с юго-запада 2–3 метра, все выглядит вполне прилично, идти можно. Что мы и делаем. Пришлось немного утеплиться, надеть шерстяные носки и прицепить мех на капюшон. Ноги, поначалу озябшие, согрелись уже вскоре после начала движения, и я стал чувствовать себя вполне комфортно.
Такая морозная погода придала нам резвости, так что к перерыву мы прошли 26 километров. Но после полудня поднялся ветер, поземка стала на наших глазах заметать след, и идти по нему стало трудно из-за ухудшившегося скольжения. Я выбрался из колеи и пошел рядом с трассой. Джефовская упряжка последовала моему примеру, остальные пока держались в колее. Темп движения заметно упал. Около вехи номер 76 мы нашли оставленный ребятами склад с собачьим кормом, забрали ящики и двинулись дальше, однако, несмотря на резвое начало, нам не удалось сделать сегодня 50 километров, и мы прошли всего 48! О такой скорости раньше можно было только мечтать, а сегодня она уже кажется низкой. Но, естественно, это не повод для расстройства, ибо, как любит повторять Этьенн: «Не старайтесь быть все время отличными, будьте просто хорошими!» Подобные переходы с полным основанием позволяли нам считать и себя, и собак хорошими и даже очень. На связи Уилл попросил меня сказать нашим коллегам из «Траксантарктики», чтобы они держались поближе к нам, ибо следы заметает. Я аккуратно уговорил Уилла не делать этого, чтобы не смазывать концовку путешествия. В конце концов есть след — хорошо! Нет следа — хуже, но не смертельно: прошли же мы уже 4500 километров без следов и трасс, стало быть, и оставшиеся 1500 пройдем. Уилл согласился. Сегодня вечером поступил заказ на ремонт примуса в палатке Кейзо и Дахо. Я пришел к ним в палатку со своими знаменитыми пассатижами сразу после того, как мы с Джефом построили нашу пирамиду. Через десять минут генератор был сменен, и сейчас я слышал через стенку своей палатки голос Кейзо, демонстрировавшего пришедшему с гляциологических раскопок профессору работу примуса на разных режимах и восторженные отзывы заиндевевшего гляциолога. Это было приятно. Что ни говори, а именно примус, его хорошая и надежная работа во многом определяют наше настроение в этой экспедиции. Лагерь в координатах: 76,6° ю. ш., 102,0° в. д.
27 января, суббота, сто восемьдесят шестой день.За ночь ветерок с поземкой доделали свое белое дело и окончательно замуровали следы от саней «Траксантарктики», и нам пришлось идти рядом со следом по целине. С утра ясно, минус 44 градуса, но уже через два часа после выхода ветер усилился до 8–10 метров и зашел с юга, началась поземка, и видимость упала до одного километра. На собак такая погода, очевидно, навеяла грустные воспоминания, и потому они шли не спеша, уныло уткнувшись мордами в снег. В середине дня забастовал Кука. Он упал в снег и отказался идти дальше, остальные собаки буквально волокли его по снегу. Я давно, уже второй год, знаю эту собаку и знаю, что среди многочисленных тактических уловок, применяемых иногда собаками, чтобы хотя бы на время отделаться от опостылевших постромок, явная и открытая забастовка — для Куки одна из самых излюбленных. Помню, как во время тренировки на ранчо Уилла в марте 1988 года Кука вот так же дерзко и нахально забастовал, когда упряжка Кейзо остановилась посредине озера, через которое проходила наша тренировочная трасса. Нарты провалились в снежницу, и собаки никак не могли стронуть их с места. Я шел следом и решил помочь Кейзо. Обогнув его упряжку по прочному льду, я вышел вперед и остановился метрах в тридцати впереди. Привязав к своим нартам конец длинной веревки, я протянул ее к упряжке Кейзо и привязал за доглайн, как раз рядом с Кукой, работавшим в то время вожаком. Кука совершенно безучастно следил за моими приготовлениями, поскольку, как я думаю, уже давно решил для себя, что лично он делать ничего не будет. И точно, несмотря на то что мы с Кейзо чуть ли не надорвали глотки, одновременно командуя обеим упряжкам: «О'кей! Оп! О'кей! Оп!», Кука даже не стал создавать видимости, что тянет постромки, а просто лег в снег и, естественно, уложил всех остальных собак. Помню, как я тогда рассвирепел, и было от чего. Перебегая между двумя упряжками по колено в насыщенной водой снежной каше и срывая до хрипоты голос, я просто приходил в неистовство, видя такую пассивность вожака. Я распряг его, чтобы он своим гнусным поведением не разлагал остальных, и, как следует выпоров, привязал к стойке своих нарт. Помню, как меня удивили тогда его апатия и полное безразличие в сонных глазах, несмотря на полученную нахлобучку. И вот сейчас этот забастовщик, этот неудавшийся отец, этот лохматый субъект, никогда не выходящий из состояния летаргического сна, опять взялся за старое. Допускаю, что у него были на это сейчас более веские, во всяком случае, видимые причины — не до конца подлеченные лапы, но ведь у многих наших собак лапы были в таком же состоянии, однако никто из них не забастовал так открыто. Приняли решение сдать Куку на сани «Траксантарктики».
