Генри Мортон - Англия и Уэльс. Прогулки по Британии
Семь с половиной часов в этом месте каждый день! Пожалуй, я понял, почему смена, окончившая работу, никогда не шутит со сменой, идущей вниз! Семь с половиной часов в миле от света, в тесном помещении с ненадежной крышей над головой, в атмосфере военного окопа!
Меня познакомили с несколькими шахтерами. Один был музыкантом. Мы поговорили о музыке. Он был поклонником Генделя! Мы разговаривали о музыке в этом чистилище! Другой шахтер обожал собак. Поговорили о собаках, улыбались, смеялись и пожимали друг другу руки. Мне показалось, что я попал в ад, населенный ангелами.
Затем мы ощупью двинулись назад. Я рад был вернуться. Мало кто, похоже, не понимает, что человек в шахте все равно что солдат на фронте. Мы все ненавидим войну, но знаем, что боевой дух и осознание долга, объединяющие людей в минуты опасности, — прекрасные чувства.
По пути домой с «фронта» я попросил показать мне шахтерских пони.
— В Уэльсе нет шахтерских пони, — сказали мне. — У нас лошади.
Меня привели в шахтерскую конюшню, шесть яслей, освещенных электричеством. За лошадьми, отдыхавшими от смены, тщательно ухаживали. Я заметил, что над каждым стойлом написано имя лошади, как бывает в конюшнях беговых лошадей.
— Воин находится под землей уже пятнадцать лет, — сказал мой гид. — Разве он выглядит несчастным? Недокормленным?
Конь и в самом деле выглядел отменно.
— Сколько лошадей ослепли?
— Я ни разу не встречал слепую шахтерскую лошадь, — сказал гид. — Да, спустя несколько лет лошадь, выведенная из-под земли, частично теряет зрение, но никогда не слепнет. Они получают отличный корм, хорошее стойло, и работа у них не такая изматывающая, как у лондонских лошадей, что трудятся наверху…
— А как насчет травм?
— После каждой смены откатчик обязан сообщить о травме, какой бы пустячной та ни была. Докладывают о любой царапине. Ветеринар немедленно осматривает лошадь и лечит, если необходимо. Жестокость? С этим мы никогда не сталкивались. В каждой шахте на этот счет имеются строжайшие правила. Если откатчик повел себя жестоко, он получает красную метку. Три красные метки — и человек уволен. Никаких поблажек.
Шахтерская лошадь умна и сообразительна. Она знает своего хозяина, и хозяин, естественно, заботится о ней.
Откатка угля — работа не только человека. Это работа человека и лошади. Надо видеть, как откатчик, обняв лошадь за шею, разговаривает с нею, гладит, что-то шепчет.
— По утрам, — сказал гид, — откатчики приносят для своих лошадей что-нибудь из дома. В их карманах всегда лежит кусок сахара.
Я возвращался наверх с новым представлением о шахтерах. Теперь каждый раз при взгляде на ведерко с углем я буду вспоминать их, черных, как смола, мокрых от пота, возле угольной стены в полумиле от света дня…
— Ну, и что вы думаете? — В ответ на меня сверкнули белые зубы и белки глаз. — Вы постоянно на линии огня…
— Мы привыкли. Кто-то же должен это делать! Всего вам доброго!
Клеть вздрогнула и устремилась вверх, к свету. Я больше не обращал внимание на лязг и грохот. Знал, что наверху меня ждет солнечный свет и зеленая трава! В клеть начала капать вода. В стволе постепенно светлело. Клеть подпрыгнула и остановилась.
Я невольно зажмурился. Дневной свет ослеплял. Когда я наконец открыл глаза, то увидел, что идет дождь. Как это здорово! Каким чистым и удивительным он мне показался!
Когда я вышел из клети, приятель засмеялся, увидев мои черные руки и не менее черное лицо. Я вновь осознал, почему люди, поднявшиеся наверх, не обращают внимания на тех, кто спускается вниз.
9Я проезжал мимо здания деревенской администрации в воскресный день и услышал хор мужских голосов. Казалось, он вот-вот поднимет крышу дома. Звучание было столь чудесным, что я остановился, отворил дверь и вошел внутрь. Да, конечно, вы можете остаться и послушать, сказали мне с неизменной вежливостью, которую в Южном Уэльсе проявляют к заезжему человеку в любом шахтерском городе или деревне.
Около тридцати молодых людей в синих костюмах из саржи окружили видавшее виды фортепиано. Аккомпаниатор знал свое дело, а дирижер, стоя лицом к хору, взмахивал палочкой и притопывал ногой, погрузившись в музыку с валлийским самозабвением. Хористы показались мне спустившимися с небес ангелами, облаченными в синюю саржу…
Это были шахтеры в своей лучшей воскресной одежде. На каждом молодом человеке по случаю воскресенья был темный костюм, белый воротничок и темный галстук.
Нечасто приезжему выпадет такая удача — увидеть разом тридцать шахтеров с чистыми лицами. Обычно попадаются тысячи бредущих домой горняков, черных, как негры. Лица этих людей удивили бы того, кто привык думать о шахтере как о грубом и равнодушном ко всему человеке. Я видел перед собой одухотворенные, умные лица.
Если бы я не знал об их профессии, то подумал бы, что передо мной студенты духовной семинарии.
Мужские хоры в Южном Уэльсе набирают в забоях. Англичане, если задумаются над этим, подумают, что страсть к пению имеет отношение к айстедводу, или решат, что здесь замешаны деньги. Это не так. Большинство хоров не могут позволить себе петь на айстедводе, и мало кто из их участников зарабатывает деньги. Они поют для удовольствия.
Есть старая поговорка: два англичанина образуют клуб, два шотландца — Каледонское общество, а два ирландца — банду мятежников. Эту присказку можно продолжить: два валлийца образуют хор.
Но почему?
Потому что валлийцы лучше всего выражают себя в пении. Это — национальный талант. Их голоса — лестница к небу. В пении они преображаются.
— Не хотите ли, чтобы мы спели что-нибудь по-валлийски?
— Конечно хочу!
Хор сгруппировался. Это — характерная черта валлийских хоров. Певцы во время исполнения любят смотреть друг на друга. Кажется, что каждый обращается к остальным. Они запели что-то невыразимо печальное. По крайней мере три хориста казались готовыми к мученичеству. Песня закончилась, и выражение лиц изменилось: певцы с улыбкой вернулись на землю.
— А теперь что-нибудь по-английски! Пожалуйста!
Они запели, вот только в песне, кроме слов, не было ничего английского. Ни зеленой деревенской лужайки, ни веселых пьяниц в кабаке. Они пели религиозно! И я понял, что пение в Уэльсе — духовное действо, нечто вроде молитвы.
— Хотите, споем по-итальянски?
И шахтеры, встречающиеся в деревенском клубе по воскресеньям, затянули под руководством дирижерской палочки чрезвычайно трудный хорал на итальянском языке!
(Да, подумал я, англичане никогда бы не подумали, что шахтеры Уэльса проводят таким образом свой воскресный день!)
