Тим Северин - Острова пряностей
Через восемнадцать лет, когда торговое судно с Макассара приближалось к берегу острова Кай (Кей), Уоллесом по-прежнему владели та же любовь и тот же интерес к живой природе. Он был поражен красотой приближающегося берега. «Побережье Кея, мимо которого мы проплывали, было очень живописным. Светлые известняковые склоны круто поднимались из воды на высоту нескольких сотен футов, где распадались на бесчисленные изрытые ветрами скалы и заостренные пики; почти до самого верха склоны были покрыты ковром пышной тропической растительности.
Тут и там в небольших заливчиках открывались песчаные пляжи удивительной белизны. Вода, кристально прозрачная, придавала уходящим в ее неизмеримые глубины скалам многочисленные оттенки — от изумрудного до лазурного. Море было спокойным, как озеро, а тропическое солнце заливало землю потоками золотого света. Эта картина казалась мне невыразимо прекрасной».
Уоллес знал, что находится на пороге неизведанного — он был первым естествоиспытателем в этом девственном тропическом мире. Насколько ему было известно, еще ни одному исследователю не удавалось так близко ознакомиться с животным и растительным миром этого острова. «Я вступал в новый мир, — писал он, — и мечтал о чудесных созданиях, прячущихся за этими поросшими лесом скалами и в этих лазурных безднах. Лишь несколько европейцев до меня бывали на сих берегах; практически ничего не было известно ни о здешних растениях и животных, ни о местном населении, и я не мог не предаваться мечтам о том, что увижу уже через несколько дней скитаний по этим островам».
Капитан торгового судна, согласившийся подвезти Уоллеса, решил высадить его на северной оконечности острова Кай-Бесар — это было самое удобное место для остановки, поскольку почти не требовало отклонения с маршрута на острова Ару, куда направлялось судно.
Кай-Бесар, или Большой Кай, очень отличается от Кай-Кечил, или Малого Кая, где расположен Туаль. Малый Кай и окружающие его острова вроде Варбала довольно плоские, и большую часть лесов на них вырубила несколькими десятилетиями раньше голландская лесозаготовительная компания. Деревья, из которых было построено наше судно, были заготовлены на Варбале во вторичном лесу — то есть том, который вырос уже на месте вырубок. В отличие от Малого, Большой Кай долго оставался труднодоступным. Это длинная узкая полоска земли — 80 километров в длину и лишь 8 в ширину, образованная цепью гор, резко вздымающихся из воды. Здешние леса сохранились в гораздо большей мере, и до сих пор еще на крутых склонах можно увидеть огромные деревья — выше 30 метров. Буди вычислил, что около трети лесов на Кай-Бесар осталось такими же, какими были при Уоллесе.
Буди к нам присоединился на Варбале, когда мы снаряжали «Альфреда Уоллеса» в плавание. Он был родом с Калимантана (ранее Борнео), где работал натуралистом в заповеднике. Закончив биологический факультет университета, Буди стал специалистом по индонезийской орнитофауне, поэтому его основными обязанностями в экспедиции были наблюдение за птицами и регистрация всех встреченных нами видов для того, чтобы сравнить современное видовое разнообразие островов с тем, о котором мы могли судить по записям Уоллеса. Дедушка Буди был моряком, родом с Сулавеси, из народности буги. Позже он переехал на Калимантан, и это совпадение доставляло Буди немалое удовольствие, поскольку для него участие в экспедиции давало возможность восстановить утраченную связь его семьи с морем. Внешне Буди сильно отличался от Яниса, он выглядел как настоящий малаец: среднего роста, стройный и тонкокостный, с золотисто-коричневой кожей и черными, слегка вьющимися волосами. У него были изящные руки, а все движения — точные и аккуратные. Он полностью соответствовал уоллесовскому описанию малайского характера: очень спокойный и сдержанный, даже скрытный. Буди, кроме того, был хорошим плотником и увлеченным натуралистом — в качестве домашнего животного он держал питона. Он приехал на Варбал с рюкзаком, в котором лежал определитель птиц, охотничий нож весьма угрожающего вида и пара биноклей. Он пожелал ночевать на палубе, но ночью пошел очень сильный дождь. Утром я обнаружил Буди, висящего, подобно лемуру, в гамаке, который он закрепил под фотом. Он так уютно расположился под пончо, как будто находился в дебрях леса.
Вскоре прибыл еще один член команды, ирландец Леонард. Я знал его с тех пор, как он мальчиком путешествовал со своими родителями вдоль берегов Ирландии. Спустя почти двадцать лет он стал профессиональным художником, завоевав известность и как живописец, и как иллюстратор книг. Подобно Буди, он был спокойным и скромным человеком. Когда я увидел его сходящим на берег Варбала, я не мог не отметить внешнее сходство между ним и Альфредом Уоллесом времен индонезийской экспедиции последнего. Оба они были примерно одного возраста и сложения, носили почти одинаковые очки с круглыми стеклами. Уоллес описывал, как во время своих энтомологических лесных прогулок он с таким энтузиазмом высматривал жуков и пауков, что постоянно спотыкался о корни деревьев и камни и попадал лицом в паутину. Леонард двигался так же неловко, когда шел, погруженный в свой мир художественных образов и впечатлений.
В первый же день по прибытии Леонарда на Варбал я попросил его нанести на паруса нашего судна, выкрашенные в цвет хаки, символические изображения — стилизованные фигурки гекконов. Это маленькие ящерицы, которые встречаются в Индонезии повсеместно; на своих лапках, присасывающихся к любой поверхности, они могут перемещаться не только по вертикальным стенам, но и по потолку — таким образом они охотятся за мелкими насекомыми.
В Индонезии считается, что гекконы приносят удачу, и я решил, что гекконы — самый подходящий символ здешних мест, так очаровавших Альфреда Уоллеса. Леонард разложил паруса на твердом песке в школьном саду и вырубил длинную ветку, к которой прикрепил карандаш, чтобы можно было рисовать стоя. Естественно, школьники собрались вокруг, вытаращив глаза на белокожего чужестранца, прыгающего с длинной палкой в руках босиком по разложенным парусам и наносящего на них очертания гигантских гекконов.
Время от времени Леонард отступал назад, и, приложив руку козырьком ко лбу, оглядывал свое произведение. Чтобы защититься от солнца, он носил широкополую шляпу — такую же, в какой Альфред Уоллес запечатлен на фотографии, сделанной в Сингапуре. И, как Уоллес во время работы, Леонард был совершенно погружен в себя и не реагировал на происходящее вокруг. Его губы слегка шевелились — он беззвучно разговаривал сам с собой. Толпа зрителей увеличилась до четырех или пяти десятков человек, в том числе взрослых, и все, затаив дыхание, ждали появления новой линии на расстеленных полотнищах парусов. Дети по собственной инициативе старались помочь художнику — чинили затупившиеся карандаши, а когда Леонард перешел к работе красками, следили за тем, чтобы кисти всегда были обильно смочены черной краской. Уоллес отмечал в своих дневниках нечто подобное — когда после целого дня ходьбы по лесу с сачком вечером он садился в маленькой хижине разбираться с пойманными насекомыми, туземцы с удивлением и любопытством наблюдали за его таинственными манипуляциями.
