Аркадий Фидлер - Тайна Рио де Оро
Пообедав, мы все, белые и индейцы, отправляемся в лес и приносим остальное мясо тапира. Вишневский немедленно приступает к препарированию шкуры и черепа, женщины же в это время возводят около хижины нечто вроде помоста из ветвей высотой в полметра, на которые кладут куски мяса. Под ним разводят огонь, который поддерживают несколько часов.
В хижине Моноиса оживление. Слышатся звонкие, веселые голоса индейцев и индианок.
Приближается вечер. Воздух насыщен испарениями, словно перед грозой. Трудно дышать, все обливаются потом. Лягушки наполняют долину яростным громким кваканьем.
Индейцы начинают петь. Они мурлычат под нос мелодию из четырех тонов, повторяющихся один за другим. Сначала мелодия напоминает поток, с журчанием струящийся по камням. Однако песня тянется бесконечно долго, все усиливаясь, и наконец начинает напоминать отголоски надвигающейся грозы.
Пазио подходит и, наклонившись ко мне, язвительно спрашивает:
— Как вам нравится их пение? По-моему, они поют как те четвероногие соловьи, что крадут у нас свиней.
Это шутливое сравнение с ягуарами и их рыком.
— Пожалуй, хватит этого пения! — говорит Пазио. Он вытаскивает револьвер и стреляет в воздух. Индейцы немедленно смолкают. Они высовывают головы из хижины, но видя, что это выстрел «на виват», успокаиваются.
Коротаем время за едой и питьем шимарона. То и дело кто-нибудь из нас подходит к анте, отрезает кусок и медленно жует. От такого обжорства на лицах выступают красные пятна. Индейцы, живущие в других хижинах лагеря, приходят к нам и принимают участие в пиршестве.
Все радуются, что запасов мяса анты хватит и на следующие дни.
В воздухе появляются жуки-светлячки, наступает ночь. Если не разразится гроза и не принесет прохлады, тропическая ночь будет душной, с тяжелыми снами после такого пиршества.
БОЛЕЗНИ, НАСТРОЕНИЯ И КОМАРЫ
Убийственный, совершенно невыносимый климат!
Еще сегодня утром, обсуждая охотничьи вылазки, Альфредо Ласерда смеялся вместе с нами, с аппетитом ел приготовленные Болеком фижон и фаринью и запивал все это шимароном. Потом охотно пошел с нами в лес. Смеялся над нами, поляками, что мы удрали от ливня. Остался в лесу и вернулся веселый вместе с остальными бразильцами, принесшими убитую анту. Рослый, здоровый парень с красивыми глазами и смуглым лицом, родившийся и выросший в здешних лесах.
И вот Альфредо лежит на земле, словно подсеченное дерево, сваленный неожиданной болезнью. Не может встать без посторонней помощи. Извивается от боли в желудке. Пот выступает у него на всем теле, температура поднимается до 40o. Это, кажется, последствия дождя — бразильский климат и тропический лес дают о себе знать.
Лечу Альфредо касторкой и другими лекарствами, но болезнь не сдается: лихорадка продолжается всю ночь и следующий день. Мы, здоровые, чтобы не терять времени, продолжаем охотиться, хотя дело и не клеится. Все подавлены болезнью Альфредо, особенно бразильцы.
Под вечер второго дня болезни Альфредо взрывается бомба: бразильцы заявляют мне, что завтра все четверо вместе с собаками вынуждены будут вернуться домой. Это расстраивает все мои планы, но в душе я признаю справедливость решения охотников. У Альфредо температура все еще 39,5o. К тому же он лежит почти под открытым небом. Парень окружен нашим заботливым вниманием. Однако ему нужен хороший домашний уход. Я и мои спутники-поляки решаем остаться в тольдо.
Утром Альфредо почувствовал себя гораздо лучше, температура спала. Поэтому я немало удивлен, что бразильцы все же собираются уходить. Они говорят, что иначе поступить не могут.
— Но ведь Альфредо стало гораздо лучше! — уговариваю их. — Завтра он будет совершенно здоров.
— О сеньор! Возможно, что он и выздоровеет, — отвечает Педро Ласерда, — однако мы должны вернуться домой.
— Почему? — вырывается у меня почти резко. — Я совсем не понимаю этого.
— Нужно. Мы не выдержим здесь!
— Как это не выдержите?
Я испытующе смотрю на лицо Педро. Замечаю на нем то, чего не замечал раньше: безграничную тоску, подавленность и какое-то ожесточение.
— Может быть, вы больны? — спрашиваю его.
Педро пренебрежительно пожимает плечами:
— Болен? Да нет же!
— Может быть, я плохо относился к вам?
— Ничего подобного, сеньор. Не говорите так.
— Тогда плохое питание?
— Нет, достаточно было всего: и фижона, и фариньи, и сала. Осталось еще много мяса анты.
— Но что же тогда?..
Я охотно добавил бы «…черт возьми!».
Бразильцы угрюмо посматривают на меня:
— Мы должны отвести Альфредо домой.
— Он уже здоров!
— Он еще болен! — не уступают охотники.
— Так пусть один из вас проводит его, а остальные остаются.
— Мы все должны отвести его. Это наш брат и друг.
В это время ко мне подходит Пазио и по-польски шепчет:
— Ради бога не упирайтесь, не задерживайте их!
— Почему?
— Если бы они и остались, то устраивали бы нам скандалы и отравляли нашу жизнь… Ведь они больны.
— Что у них?
— Упадок духа. Они заболели потому, что тоскуют по дому; потому что слишком уж долго льют эти проклятые дожди; потому что тут плохо спать и прочее и прочее… Болезнь Альфредо доконала их.
— Три дня назад, когда подстрелили тапира, все они были в самом лучшем расположении духа.
— Хо, три дня назад! После того дня заболел Альфредо и они впали в меланхолию.
— Это настоящая истерика!
— Возможно. Наш климат так действует на людей, что они становятся вялыми и нерешительными.
Пазио прав: климат отвратительный. Я смотрюсь в зеркальце и не узнаю себя, когда вижу в нем исхудавшее лицо с обострившимися скулами и запавшими глазами. Просто счастье, что мы еще сохраняем бодрость духа и не теряем отваги. Пазио даже смеется над моим исхудавшим лицом:
— Здешние леса немного пообглодали вас.
Пазио шутит, но и его джунгли не пощадили. Уже несколько дней он пробуждается утром с мучительной головной болью. Это вероятно рецидив малярии, которой он тяжело болел три года назад.
Вместо завтрака Пазио пожирает ценный хинин из нашей полевой аптечки. Только после приема большой дозы хинина боль в голове проходит, и он вновь обретает желание жить.
— Значит, отпустить бразильцев? — спрашиваю его, возвращаясь к прерванному разговору.
— Пусть уходят!
— А мы одни справимся?
— Думаю, что да. Правда, нам будет недоставать охотничьих собак, но индейцы проводят нас к шупадорам, на тапиров, а там собаки вообще не нужны. Если подвернется ягуар или пума, то индейцы выследят зверя не хуже хваленых бразильских собак, в этом я убежден.
Я велю Болеку приготовить обильный прощальный завтрак: к фижону прибавить побольше сала, заварить свежий горячий шимарон, а в конце пира попотчевать нас черным кофе. Болек в это время извлекал из-под ногтей на ногах вгрызшихся туда земляных блох. Он немедленно прерывает эту «работу»и проворно исполняет мое поручение.
