Монтгомери Отуотер - Охотники за лавинами
Мэр Уотсон был яркой личностью. Не будучи лыжником, он тем не менее носил тирольскую шляпу, настолько увешанную значками лыжных баз всего мира, что она весила примерно столько же, сколько каска пехотинца. Он жил у нижней станции канатной дороги Коллинс в хижине, украшенной непристойными картинками и газетными вырезками о лыжах. В уютном уголке, настолько маленьком и темном, что никто не мог наблюдать за ним, он сбивал для почетных гостей коктейль, называемый «Лыжный мяч». Я могу засвидетельствовать его силу. Однажды я видел некоторых руководителей Лесной службы, возвращавшихся после заседания в хижине Мэра на четвереньках, а это довольно трудно, когда на ногах лыжи. Он пообещал оставить мне в завещании рецепт «Лыжного мяча», но по воле судьбы унес его с собой в могилу в 1952 г., в Зиму Большого Снега.
Мэр был в Алте во время непогоды на Пасху. Он заявил, что это был один из худших буранов, которые он когда-либо видел, и что предпринимателям следовало бы поблагодарить меня за закрытие шоссе.
После окончания моего первого сезона я пришел к определенным выводам. Шоссе было худшей проблемой, чем район лыжных трасс. Люди — более сложная проблема, чем лавины. Не имея лучшей информации, я мог бы не пережить второй зимы. Разгребая однажды груду оставшегося от войны хлама (что было нашим любимым занятием в те дни), я набрел на разобранный остов флюгера типа «Бюро погоды» с электрическими контактами на каждом румбе. Владелец этого хлама даже не знал, что это такое, когда я показал ему части флюгера и спросил о цене. Он сказал, что красная цена этому барахлу — доллар. Таким образом я приобрел свой первый научный прибор. Инспектор Козиол дополнил его анемометром — прибором с вращающимися чашечками, замыкающими контакт всякий раз, когда ветер проходил путь в 1/60 мили. Анемометр может быть соединен с лампочкой или звонком. Таким образом, если вы подсчитаете число вспышек или звонков за 60 секунд, то узнаете скорость ветра в милях в час.
Шкалы для отсчетов по флюгеру и анемометру были потеряны. Я сделал одно устройство из лампочки от карманного фонарика. Путем дальнейшего попрошайничества, подгонки, импровизации, для которых мне пришлось развить даже не предполагавшийся у меня ранее талант, я постепенно накопил массу оборудования. Это было исследование под очень слабым микроскопом, но оно было началом. Я намеревался наблюдать и записывать все, что мог, о буранах, вызывающих лавины, — скорость и направление ветра, температуру, характер снежного покрова, интенсивность снегопадов, количество, тип и водозапас свежевыпавшего снега, оседание снега, сход лавин.
Первыми приборами автора были флюгер и чашечный анемометр, предназначенные для измерения направления и скорости ветра (здесь они предохраняются от обледенения посредством освещения их инфракрасной лампой).
Это было весьма честолюбивое предприятие для одного человека, располагающего лишь самым примитивным оборудованием и не имеющего никакой научной подготовки. Случайный посетитель, знакомый с лавинными исследованиями, мог бы посмеяться над столь грубой попыткой состязаться со знаменитым Институтом лавин. Но на самом деле это вовсе не было состязанием — я вступил в широко открытую область лавинных исследований. Нельзя сказать, что европейцы не сознавали важности буранов. Это только вопрос подхода. Для них снегопад был просто распределительной системой, добавляющей еще материала к снежному покрову. Для меня же буран был первой движущей силой, вызывающей лавины.
Скоро я обнаружил, что каждый буран имеет свою индивидуальность и никогда точно не повторяет предыдущий: после одного бурана сходили лавины, после другого — нет. Если бы я вел наблюдения достаточно долго и терпеливо, возможно, я открыл бы какие-либо признаки, которые сказали бы мне, почему один буран вызывает лавины, а другой — нет. Это называется эмпирическим исследованием, что подразумевает сбор возможно большего количества информации без особых попыток ее отбора и последующий ее анализ.
Лавинные исследования стали для меня глубоко личным делом. Оказалось, что изучение лавин отличается от исследования других разрушительных сил природы, за исключением огня. Вулканолог редко вступает в прямой контакт с извержением, метеоролог — с ураганом, сейсмолог — с землетрясением, гидролог—с наводнением. Но даже если они в него вступают, они только зрители и не могут оказать почти никакого воздействия на исход событий. Я же, наоборот, проводя бессонные часы среди лавинного мусора, страстно хотел сделать что-то конструктивное. В одно из таких бесконечных ночных бдений во время бурана я неожиданно понял то, что тогда еще никто не выразил словами. Лавина — это единственное разрушительное явление природы, которое человек может вызвать по своему желанию. Швейцарцы уже использовали взрывчатку для борьбы с лавинами. Я рассчитывал сделать то же самое, как только удастся преодолеть некоторое бюрократическое противодействие.
Если я нарисовал здесь образ человека, живущего трудно и опасно, одинокого и непонятого, то я хочу исправить это впечатление. Я жил тогда полной жизнью. Мне вовсе не приходило в голову, что у меня исследовательский образ мышления: ненасытное любопытство, терпение, чтобы собирать кусочки информации, способность составлять эти кусочки в логическую цепь. Кроме того, меня ценили в том единственном месте, где это было для меня необходимо, — в конторе инспектора. Инспектор Козиол всячески ободрял меня, занимал и выпрашивал для меня оборудование, выбивал деньги, защищал от недовольных как внутри, так и вне Лесной службы. Другой моей опорой был Мэр Уотсон, пока он был жив.
С окончанием Зимы Лавин 1948/49 г. закончился и первый этап лавинных исследований в Америке. Широкой публике Зима Лавин запомнилась главным образом как зима операции Хейлифт. Ряд больших снегопадов насыпал необычное количество снега на зимних пастбищах в восточной Неваде и западной Юте. Тысячи овец, коров и быков вместе с пастухами были отрезаны в холодной пустыне. Спасение в виде тюков сена, пищи и топлива принесли на своих крыльях военные самолеты.
Как ни странно, в Алте эта зима была спокойной. Только бураны, находящиеся на самой грани между безопасными и опасными, создают у лавинщика тревожное настроение. В отношении буранов 1948/49 г. никаких сомнений уже не оставалось. Шоссейная дорога на протяжении многих километров была прочно блокирована лавинами. Поскольку я находился высоко в горах, я занимал выгодное положение зрителя операции Хейлифт. По радио Лесной службы я мог следить за переговорами спасателей. Часто я слышал обе стороны, тогда как они не могли связаться друг с другом, но слышали меня. Несколько дней я служил промежуточной трансляционной станцией. Иногда, когда я очень устаю, мне еще слышатся эти отдаленные и страшно утомленные голоса.
