Арон Ральстон - 127 часов. Между молотом и наковальней
Утром я вышел на маршрут. Это был мой первый одиночный поход более чем на день, и к тому же зимой. Основное снаряжение я нес в большом рюкзаке, а еду и все для готовки — в фиолетовом школьном рюкзачке на груди. Пройдя примерно милю от стоянки на озере Тэггет, я уперся в глубокий снег. Следов вокруг не было никаких, — очевидно, я был первым туристом, который пришел сюда за достаточно долгое время, возможно, что здесь никого не было всю зиму. Под тяжелым рюкзаком я тащился по глубокому снегу, высоко извлекая ноги после каждого шага. Я вылез на край морены, принесенной сюда еще в ледниковый период, и начал проваливаться еще глубже. С каждым шагом я проваливался на метр или около того, острый ледяной наст больно резал голени, но минут через пятнадцать снег набился в ботинки и штанины, и ноги перестали что-либо чувствовать. Противное ощущение холода и сырости пропало. Через час таких мучений я вышел к лесу на краю морены и там изменил свою тактику — последние пятьдесят метров к гребню морены я полз. На гребне характерного сугроба я с облегчением шлепнулся верхом прямо на уплотненный снежный край, тяжело дыша от усталости. И тут, после того как я, оглянувшись через левое плечо, увидел серию прорытых мной глубоких ям, до меня дошло, что же это значит — «забуриться».
До южной оконечности озера Брэдли по карте выходило около километра, а затем еще километра полтора огибать озеро до места стоянки. Сначала, поскольку я вышел из леса, снег оказался более твердым, но потом по короткому и крутому склону я скатился на заднице в низину и опять провалился по пояс. «Да-а-а, — громко сказал я, делая первый шаг и уходя в снег по самое некуда, — это будет длинная миля». Следующая мысль была о снегоступах, хотя у меня их никогда не было и я никогда на них не ходил, но очевидно, что здесь они мне здорово помогли бы.
Через два часа тяжелой пахоты в глубоком снегу я вышел к пешеходному мосту на северной стороне Брэдли. Над кронами деревьев висели облака, и я мог видеть только горные склоны, уходящие на сотню метров вверх на западе, где ветви хвойных деревьев исчезали в тумане.
Отойдя от моста вдоль берега на несколько сотен метров, и нашел место для стоянки, в основном скрытое под снегом. Наконец-то я добрался, и что удачно — до наступления темноты, на что я после четырех часов такой пахоты не больно-то и рассчитывал. Я поставил зеленую двухместную палатку прямо за знаком стоянки, на присыпанном сосновыми иглами пятачке замерзшей земли. Помороженные ноги болели.
Ввалившись корпусом в палатку, я стал расшнуровывать свои вконец промокшие туристские ботинки, из которых хлынула талая вода. С носков тоже накапало немало, причем в основном внутрь палатки, но я уже настолько устал, что не обратил на это особого внимания. Я сидел и растирал сведенные ноги и вдруг вздрогнул от звука ломающейся ветки. Я прислушался и различил всплески в озере, доносящиеся из-за густого кустарника в десятке метров слева. Наверное, это в сумерках вышел на берег американский лось, такой же, какой встретился мне на озере Фелпс. Заинтригованный, я откинул полог палатки и наклонился вперед, чтобы рассмотреть получше. И тут я увидел, что не очень крупный, но и не мелкий черный медведь пробирается через кусты, растущие у мелководья. Зверь был абсолютно черный, на первый взгляд трех- четырехлеток, и тянул где-то на сотню килограммов.
Я поспешно выхватил из рюкзака фотоаппарат и щелкнул спуском. Вспышка отразилась от кустов, и я боялся, что медведя это спугнет до того, как он выйдет и я смогу его четко разглядеть. Однако вместо того, чтобы испугаться и бежать, он невозмутимо сменил курс и направился прямо к моей палатке. Один шаг, два шага, три шага — он совершенно точно направлялся к моей палатке! «Ё-о-о-о! Медведь! — заорал я. — Хей, хей, хей!» Он все так же шел к палатке, через кусты, прочь от берега. Может быть, я стою под ветром и зверь меня еще не унюхал? Я попытался свистнуть, чтобы предупредить неуклюжее животное, мол, я тут и я опасен. Но я был слишком напуган, чтобы правильно сложить губы, и только забрызгал слюной фотоаппарат.
Теперь, когда медведь был от меня в нескольких метрах, я точно знал: он не просто вознамерился нанести мне визит вежливости. Он был худ и явно нацелился на мою еду — свой первый хороший обед после зимней спячки. Мой фиолетовый рюкзачок валялся у входа в палатку; я уставился на него. Медведь пристально смотрел туда же. И тут я понял, что нужно делать. Когда медведь был всего в полутора метрах, я схватил рюкзак с едой и рванул из палатки вправо. Босые ноги стукаются о мерзлую землю, я проношусь за палаткой и, перепрыгивая через упавшее дерево, приземляюсь в сугроб. Сначала левая, а потом правая нога пробивают ледяной наст, и жгучая боль пронизывает всю левую ногу. Я вытаскиваю ее и вижу, что раскроил стопу о торчащую ветку упавшего дерева. Но у меня не было времени оказывать себе первую помощь, надо было торопиться, и я на разбитых немеющих ногах погнал прочь в снежный лес.
Мне срочно требовалось дерево с веткой метрах в двух от земли, длиной метра полтора и достаточно толстой, чтобы выдержала мой рюкзачок с продуктами. Но на соседних деревьях я не увидел ничего подходящего. Если бы не моя форс-мажорная ситуация, я взял бы тонкую веревку и втянул рюкзачок на высокую ветку, но сейчас времени на такие маневры не было. Я покружил по часовой стрелке, остановился перед палаткой, а затем сделал несколько шагов на запад. В лесу медведь следовал за мной по пятам, и я старался держать между нами дистанцию не меньше десяти метров. Наконец я заметил большое, поваленное, должно быть, несколько лет назад дерево с мешаниной корней. Они торчали не очень высоко, но я мог, по крайней мере, привязать рюкзачок к корням стяжками и пойти надеть ботинки, а потом вернуться и найти для своих продуктов место получше. Я метнулся к поваленному дереву, обмотал лямки вокруг трех скрюченных корней, торчащих на полтора метра вверх, и завернул рюкзачок за четвертый, надеясь, что медведь не сможет легко до него добраться. После этого я на онемевших ногах осторожно допрыгал назад к палатке.
У палатки я быстро осмотрел порезы на левой ноге, натянул промокшие насквозь ботинки и сходил еще раз к упавшему дереву. За тридцать секунд моего отсутствия медведь схватил зубами рюкзачок с едой и, дергая его туда-сюда, стряхнул ремни с корней. Насколько же легко он достал до корня, к которому я вроде бы так надежно примотал лямку! До меня начало доходить, как я влип. Если медведь сбежит с моей едой, я попал — мне ведь нужна энергия, чтобы двигаться, нужно питание, чтобы вернуться к машине. Медведь удирал с фиолетовым рюкзаком в зубах, вот он уже отбежал метров на пять вдоль поваленного ствола. Я понял, что моя жизнь под угрозой, а значит, рюкзачок надо вернуть во что бы то ни стало. Тогда я отломал от корня метровую палку, запрыгнул на ствол упавшего дерева и, размахивая своей дубиной над головой, заорал что есть мочи: «Медведь! Отдай рюкзак!» Не знаю, какой реакции я ожидал, но, когда медведь остановился, повернул голову, глядя через правое плечо, а затем встал на задние лапы в каких-то десяти шагах, меня затрясло от страха. Отлично, я привлек его внимание, теперь мы могли обменяться мнениями.
