Тео Варле - Остров Фереор
Для нее уже не тайна двойное существование Ганса Кобулера. Официально — швейцарский профессор, ученый и покровитель медицинских открытий, находящийся в близких отношениях со всеми знаменитостями Европы, которых он посещает с привычной непринужденностью богатого человека, в действительности — немец, начальник экономического шпионажа во Франции. У такого «отца» она исполняет уже втечение двух лет роль секретаря-расшифровщицы.
Почему же работа эта возбуждает в ней сегодня такое отвращение?
До сих пор у нее был технический интерес: в девятнадцать лет — кандидат математических наук, увлекаясь упражнением своего не по летам развитого ума, она считала себя навсегда освобожденной от патриотических предрассудков и работала, как все руководители тайных организаций, ради одной радости успеха в разрешении трудных задач, ничуть не интересуясь влиянием, которое могут оказать эти задачи на судьбу той или иной страны. Моральные условности? Она видела столько стран, переехала столько границ, жила под столькими различными небосклонами с самого детства, а необыкновенные математические способности…
В этом интернациональном, бродячем существовании без привязанностей, в банальной роскоши наемных дворцов вместо домашнего очага она превратилась в маленькое бесчувственное чудовище, нечто вроде апостола чистого разума, — беседуя с которым в прошлом году, Энштейн пришел в восхищение, — небесного ангела вне добра и зла, чуждого обычным интересам человечества, живущего в сфере, где умственное опьянение заменяет и парализует все другие страсти.
Вот почему она без возмущения подчинилась скрытому влиянию этого псевдоотца (она знала — на смертном одре мать открыла ей, что он в действительности не был ее отцом). Вот почему она также без возмущения некогда согласилась в качестве расшифровщицы помогать ему в производстве фальшивых билетов французского банка, которое продолжается с успехом четыре месяца и наводнило Европу тысячефранковыми билетами, напечатанными в бетонных подвалах виллы, которой владел профессор в Одресселле, близ Вимеро; билеты эти были напечатаны на бумаге, принадлежащей банку, краской, идентичной с настоящей, на прессах, в точности, до малейшей черточки копирующих подлинник.
Но откуда же тогда такое отвращение сегодня?
Она всегда пожимала плечами, подсмеиваясь над глупостью людей; красивая и элегантная — потому что, несмотря ни на что, эта амазонка чистой спекуляции все же была женщиной, но, не зная собственного сердца, она всегда отстраняла от себя светские ухаживания. Когда же на вилле Вимеро у супругов Жолио она увидала доктора Маркэна, какие-то неведомые струны задрожали в ней. Она любит, нет сомнения! Новая душа возродилась в ней, захватывающая, деспотическая, любящая и чувствительная, душа ее матери-француженки, о чем с презрением говорил Кобулер. Да, француженка, да еще и влюбленная, — вот в кого превратилась Эльза-Фредерика Кобулер.
Вот уже несколько дней, как она, пока еще послушный секретарь, занимаясь расшифровкой «секретных» государственных телеграмм, адресованных морскому министерству и бессовестно перехваченных ее отцом, испытывает незнакомое доселе смущение, настоящее отчаяние: она проникала в тайны, раскрытие которых может повредить стране, которая была родиной ее матери. Но она испытывает также тайную радость, получая вместе с тем сведения о докторе Маркэне, который не отправился к полюсу, который плывет вдоль берегов Франции, которого она, быть может, скоро увидит.
В соседней комнате шаги приближаются к двери. Фредерика схватывает документ, чтобы уничтожить его. Ho к чему? Она отказывается от этого намерения и ограничивается тем, что прячет вырезку «Эксельсиора». Входит Кобулер и обращается к ней на своем убийственном французском жаргоне:
— Ну что ж, Эльза (он никогда не называл ее Фредерикой из ненависти к покойной ее матери), что ж телеграмма? Ну, и возишься ты с ней!
Он смотрит на дочь своими малахитовыми глазами с нежностью собственника и некоторым беспокойством: он смутно чувствует, что она от него ускользает, что она не оправдает его надежд, если он не будет достаточно ловок.
И он, беспощадно ворочающий людьми и мировыми событиями, — он колеблется перед некоторыми колесиками этого сложного психического механизма, которым до сих пор еще не решается пользоваться.
Она молча протягивает ему документ.
— Так! Превосходно! Но что могла она обнаружить на этом острове? И опять не указано географическое положение. Чутье не даром подсказывало мне, что нужно посадить «своего» человека на «Эребус II». Но эта история с якобы научной целью экспедиции сбила меня с толку. Этот Маркэн хитрее, чем кажется. А может, он сам ничего не знал? Но у него была научная цель, у этого крестового похода… Это очевидно. Еще шесть дней! Раньше Лига наций не выскажется, а в случае надобности, можно будет отсрочить ее решение. Пойдите на жертву, чтобы получить этот остров. Гм-м!.. Надо узнать, в чем тут дело, прежде чем вмешиваться в эту историю. Мы, очевидно, прозевали важные сообщения. Они, вероятно, получены морским министерством, но наш агент К. 12 уволен, а его заместитель не успел еще освоиться. Ривье, вероятно, тоже в курсе дела. Нам надо заставить его говорить. Ты поедешь к нему, Эльза, и употребишь все силы… все. Ты можешь сказать в виде вступления, что интересуешься доктором Маркэном.
Кобулер произнес последние слова с подчеркнутой уверенностью. Но он отлично видит, что какое-то новое чувство является противовесом его влиянию и что в душе его дочери появляются первые признаки возмущения.
Она встает, как будто борется с обычной покорностью, и отвечает равнодушным тоном, в котором чувствуется, однако, решительная твердость:
— Отец, мне очень неприятно говорить вам, что вы делаете ошибку… ляпсус, предлагая мне это расследование. Вы говорите с вашей дочерью, с вашим секретарем-криптографом, а не с одной из светских сотрудниц службы — Лоттой Шмубах, Грегорией Гротеску и прочими. Вот подходящие личности для этой специальной работы, которую вы мне предлагаете. Я отдаю службе только свой разум. А главное, я не обладаю профессиональными способностями этих дам. Подумайте, отец, посылая меня к Ривье, вы нарушаете правила справедливого тейлоризма и разделения труда. Каждому его специальность!
— Эльза, — произнес Кобулер с деланным добродушием, — ты меня напугала. Мне показалось, что тебя охватил приступ той вульгарной и условной морали, от которой я всеми силами старался тебя освободить с тех пор, как твоя покойная мать пробовала привить ее тебе. Но, слава богу, это еще не то. У тебя, однако, опасная наклонность к самостоятельности, к уклонению от нужд службы. Они могут потребовать большего, чем утилизации твоих аналитических способностей. Но в данном случае я не хочу принуждать тебя. Мы подождем приезда Маркэна. Он не замедлит явиться к тебе, через него мы, по крайней мере, узнаем правду… Это нас задержит на шесть, восемь дней. Ну что ж! Придется устроить маленькое возлияние, чтобы затянуть на это время женевскую конференцию. Да, кстати, мы едем завтра в Одресселль. Эта тупица Гедеон делает промах за промахом: мне надо было оставаться на месте, чтобы, как и в прошлые разы, самому следить за тиражом бумаг. Последний выпуск не соответствует образцу. Он не принимает краски, как предыдущий… или Гедеон не умеет с нею обращаться. Во всяком случае, эти деньги нельзя пустить в обращение. Следовательно, повторяю, надо ехать в Одрессель. Ты поедешь со мной, само собой разумеется, ты нужна мне там так же, как и здесь. Я надеюсь, что мы справимся дней за восемь. Таким образом, на другой день после его приезда, мы сможем принять доктора Маркэна, если он, как я полагаю, посетит нас. Ты не откажешься принять его, не правда ли? У этого дурака Жолио он смотрел на тебя с таким видом… И ты заставишь его рассказать.
