Викторин Попов - Люди Большой Земли
«Глазное Окно» договаривался об условиях возобновления соборки. Пришлось согласиться, что песней больше не будет.
— Кого в президиум? — стоя в кругу спрашивает «Глазное Окно».
— Ледкова… Лагея… Гаврю…
— Ледков и Лагей лишены избирательных прав. По советскому закону они не могут даже присутствовать на съезде, — объявляет «Глазное Окно».
— Как так не могут?
— Они — кулаки, а Совет должен избираться бедняками и середняками.
Невообразимый шум. Громче всех кричат сами кандидаты в президиум.
— Тундра не знает ни кулаков, ни бедняков. В тундре все одинаковы! — потрясает седою бородой лишенец Ледков Павел Михайлович. — Я в Москве был. Вот там богачи! По шесть домов имеют, магазины… Вот это — кулаки! А у нас ни торговли, ни домов!
Выкрики — Мы все — одно! Не знаем таких кулаков!
Вдруг, как по команде, стало тихо: со словом выступает шаман Иван Петрович. Вбирая в себя воздух, по-японски сюсюкая, говорит вкрадчиво:
— Слухи с Печоры бегут, что хотят самоединов под грабеж ставить. Самоедин не знает теперь, куда ему держаться, самоедин волнуется.
«Глазное Окно» терпеливо выжидает, когда остынут страсти.
Поднимается говорить батрак Василий Птичья Грудь:
— У нас такой закон в тундре: если к хорошо живущему приходит неимущий и просит оленя на малицу, то ты ему дай. Если к хорошо живущему приходит неимущий и просит оленя в держку, то ты ему дай. Если никогда не откажешь, то стадо твое не убудет и богатство не иссякнет. В тундре мы — братья.
— Мы уйдем о чем-то подумать, — заявляет Ледков Трофимову, уводя большую часть съезда во главе со стариками в тундру, — а потом опять соберемся вместе.
Членов Совета и комсомольцев на «фракционное» совещание старики не допустили.
Ко мне несколько раз подходил Василий Птичья Грудь. Он с любопытством разглядывал меня, но смущенно мялся и разговора не начинал. Когда поблизости никого не стало, озираясь, он сказал:
— Что мне делать, московский человек? Видишь вон того самоедина у нарт? Это — хорошо живущий Тарлэгэ.
Я пастушил у него, и он зажилил трех оленей. Обещал платить пятнадцать оленей, а дал только двенадцать. Что делать? При всех сказать об этом не могу, тогда хорошо живущий никогда не даст оленей в держку. В суд тоже боюсь. А трех оленей очень охота получить.
Под утро старики объявили, что общую соборку можно продолжать. Они пришли с требованием записать в постановлениях о том, что кулаков в тундре нет.
— А если — не запишешь, — будем разъезжаться, — пригрозил Ледков.
— Как решит большинство, так и запишем, — уклончиво отвечает «Глазное Окно». — Но сперва нужно избрать президиум.
И опять самоеды в один голос: Ледкова, Лагея, Гаврю! И снова «Глазное Окно» настойчиво разъясняет, что лишенцы не могут быть в президиуме.
Дважды спускались на тундру белесые туманы, питая влажностью мхи и лишаи. Солнце уже снова над головами и пожирает прохладу океанских льдов. Самоеды стоят на своем.
Нарушая инструкцию, «Глазное Окно» идет на компромисс:
— Давайте так: изберем в президиум по одному от бедняков, середняков и лишенцев.
— Не знаем таких лишенцев! — кричат кулаки.
Беднота молчит. Трофимов безнадежно махнул рукою.
Чтобы не откладывать съезда на целый год, он решился на лишенский состав президиума.
— Хорошо ввести бы женщину, — выступает Клавдия и называет беднячку, стоявшую в группе ненецких жен.
— Марию! Марию! — подхватывают комсомольцы.
Мария, подталкиваемая самоедскими женками, то выходит на шаг вперед, то, когда старики яростно обрушиваются на нее криками, отступает назад.
— Не надо женщин! Женщина должна в чуме сидеть, чаи варить!
Чуть не разодрали надвое и паницу и Марию. Наконец, Мария торжественно садится за «стол» президиума.
— Пускай и наша женка там будет, — довольные победой, успокаиваются женщины.
Ненецкая женщина экономически самостоятельна: полная хозяйка в чуме, имеет свою долю оленей. Рассердившись на мужа, она не дает ему в упряжку своих быков. Но к общественным делам ненцы жен не допускают. Мария была в этом районе первой.
Переводчиком назначили шамана Ивана Петровича, лицом и манерами похожего на японца. Сперва было назвали кандидатуру главного шамана — Сядейского Андрея Даниловича, но ее поспешно сняли сами старики. Самоед-ненец Сядейский, пришедший в Большую Тундру из-за Урала и в короткий срок завоевавший славу всемогущего шамана, этой зимой опозорил себя и теперь приехал на съезд с остриженными волосами.
Старики-самоеды и ныне верят, что вселенной управляет Нум, бог-добряк, и дьявол Аа, окруженный сворой злых духов, вступать с которыми в сношения и умилостивлять может только шаман. Сядейский кочевал по тундре, справлял жертвы; он с особым искусством умел бить в пензер[9], обтянутый тонкой кожей теленка, и славился молитвами по отводу волков. Стоило шаману появиться — волки, будто, убегали.
Этой зимою в одном из чумов Сядейский играл с хозяином в карты, в двадцать одно. Играли на спички, каждая спичка — песец. Ночью хозяин поднялся было выйти к стаду, но азартный шаман остановил — Не бойся! Раз я здесь, никто оленей не тронет! — Утром, привязав к нартам выигранный мешок с песцами, шаман отъезжал. В чуме все плакали навзрыд и неистово громили ногами божков домашнего алтаря: волки перегрызли стадо. По тундре разнеслась эта весть с радио-быстротой. Сядейского ругали, обзывая «попом», то-есть, жуликом. Так и осталось за ним бранное прозвище — «поп Сядей». И переводчиком назначили сейчас не его, а малоизвестного шамана Ивана Петровича. Сядейский подходил «о мне на съезде с такими словами: «Я рад разъяснять беднякам про советскую власть, но меня мало слушают».
— Товарищи, ненцы! — начал общеполитический доклад «Глазное Окно». — Советская власть шлет вам поклон (докладчик сделал поклон во всю спину). Меня послали сюда узнать, в чем вы терпите нужду.
Теперь я скажу, как живут люди на свете и в Советской стране. Советская власть заботится о тех, которые трудятся, а кто не работает, кто обманывает — тому плохо. Советская власть хочет мира, иностранные богачи лезут воевать. Лучше — мир, война — худо. Советская власть воевать не хочет, но Красная армия копит силу, орудий у нас много и за границей весь трудящийся народ за нас. Ненцев в Красную армию не берут, они хворают в городах, потому берут русских, зырян и других.
Советская власть хочет, чтобы больше было заводов, железа, машин, чтобы больше было хлеба. Власть помогает беднякам, кому жить плохо — помогает. Чтобы лучше было беднякам, организует артели, совхозы. От богатых народу пользы никакой нет.
