Лариса Васильева - Альбион и тайна времени
Из всех узлов Лондона Трафальгарская кажется мне главным. От нее расходятся лучи — к Вестминстеру, к Сити, к королевскому Букингемскому дворцу, к торговым улицам Оксфорд и Риджент-стрит, к увеселительному району Сохо.
Не знаю, согласится ли со мной кто-нибудь, но главная английская площадь, когда я впервые ступила на ее плиты, показалась мне очень французской. Высоко взлетевший маленький Нельсон в треуголке издали похож на Наполеона, а разноперая туристская толпа у подножья колонны, легкомысленно распластавшая свою усталость и переполненность впечатлениями, живо дополняла «вид Парижа».
И все же, если бы я родилась англичанкой, то, возможно, любила бы Трафальгарскую площадь более всего. Но я не англичанка, и люблю ее просто так. Долго хотела я и не решалась исполнить одно свое, мягко говоря, не взрослое желание: забраться на льва верхом и поболтать ногами, поглядывая по сторонам. Улучив однажды момент, когда один из львов был не занят ребятишками, я на глазах у всей площади забралась на его еще теплую от предшествующего седока спину и заболтала ногами.
Никто не засмеялся. Никто не сказал: «Здоровая тетка, а ведет себя, как девчонка». Никто не согнал. Никто не порадовался. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания.
С одной стороны, это было приятно — первое чувство неловкости прошло, и я ощущала себя победительницей, право, не знаю над чем и над кем, скорей всего над собственной робостью.
С другой стороны, это было обидно — ну что за равнодушный народ вокруг, и ведь не только англичане толкутся около львов, тех можно было сразу же обвинить в безразличии ко всему, что не они. Здесь туристы со всего мира, занятые фотографированием, кормлением голубей, просто разговорами на ступеньках лестницы.
Я неуклюже слезала со льва, думая, что человеку всегда чего-то не хватает для полного счастья. Часто человек даже не замечает вовсе своего счастья. Сознание, что оно было вот тогда-то, вот в ту минуту приходит потом, иногда спустя много времени. И необратимо.
Впрочем Трафальгарская площадь в этом не виновата. Она вообще к этому рассуждению никакого отношения не имеет.
Улица принца Уэльского
Она на восточной стороне Темзы и против парка Баттерси. Восточная сторона — совсем другой Лондон рабочий, задымленный, серый. Но эта улица еще несет на себе следы западного Лондона. Маленький Мартин Мелвилл живет на расстоянии пяти автобусных остановок от нее. Как и большинство домов «той» стороны дом Мартина беден: разрушенное крыльцо — нет денег чинить, лампочка без абажура — нет денег купить, в трехэтажном доме один туалет и одна ванна на девятнадцать человек соседей; Отец Мартина — рабочий механических мастерских периодически сидит без работы. Мать ходит убирать квартиру небогатых, но позволяющих себе эту роскошь преподавателей колледжа, на улицу принца Уэльского. Иногда она берег с собой кого-нибудь из трех детей. Впрочем, чаще Мартина, потому что Эми и Фэй не любят там бывать.
Для Мартина такой день праздник. Утром, встав раньше всех в доме, он без материнских напоминаний идет в ванную, где долго моется. Потом надевает свой лучший пиджачок — голубенький на молнии.
Прежде, пока мать убирала, он ходил по квартире, разглядывал и трогал предметы, многие из которых видел впервые: письменный стол с кожаной зеленой поверхностью, настольную лампу, на туловище которой нарисованы уютные домики, снимал трубку с телефона и напряженно слушал гудок. Потом ребята во дворе сказали, что по телефону можно, набрав определенный номер, послушать сказку или музыку. И он стал набирать этот номер, пока мать однажды не застала его за этим делом.
Сначала она кричала на него, потом обнимала и плакала. Из всего этого шума он понял одно, хозяева квартиры должны платить за каждую минуту работы этого телефона, и пока Мартин слушал сказку, деньги хозяев телефона утекали из их карманов.
Мать хотела отдать им деньги или отработать бесплатно, но они были хорошие люди и простили Мартину его невинные проказы. Он больше не снимал трубки.
— Папа, — сказал однажды шестилетний Мартин, когда вся семья сидела за столом, — мы не могли бы жить на улице принца Уэльского? Мне там очень нравится жить.
Отец засмеялся, а мать сказала:
— Пора мальчика отвести за реку, показать настоящий город.
Независимая Фэй, старший ребенок в семье, в свои семнадцать уже участвовавшая в демонстрациях за равноправие женщин, потрепала Мартина по голове:
— У нашего братца определенно буржуазные наклонности.
— Это не так уж плохо, Фэй. Может быть, даст бог ему повезет больше, чем твоему отцу, — вздохнула мать.
— Когда он подрастет, я думаю, мы уже расправимся с буржуазией! — объявила Фэй тоном хозяйки этой жизни. Ее дружок Ричард Дэви носил ей политическую литературу.
— Ну вот и решился вопрос, — пошутил отец, — Фэй с Ричардом сделают нам революцию, и вся семья переберется на принца Уэльского.
После этого разговора Мартин стал смотреть на Ричарда с нескрываемым любопытством. Фэй даже не было теперь необходимости выгонять его из комнаты, когда приходил Ричард. Мальчик сам плотно прикрывал за собой дверь, чтобы не мешать старшим делать революцию.
Сохо
«Шумный район узких, большей частью безвкусных улиц известный своими иностранными ресторанами и лавчонками, а также развязной ночной жизнью» — так безжалостно аттестует этот, лежащий в самом центре столицы кусок ее мира популярный справочник «Иллюстрированный гид Британии».
— Вы бродили по Сохо? — гримасничает миссис Кентон. — Страшное место. Наш позор. Когда же наконец там все снесут и пусть хоть «вставные челюсти» построят, но уничтожат этот рассадник заразы! Верите, в Сохо у меня по коже мурашки пробегают, и я испытываю непреодолимое желание скорей очутиться дома и стать под душ.
— Прелестные есть местечки в Сохо! — улыбается своим воспоминаниям мистер Вильямс. Помню, в двадцатых годах неподалеку от «Китай-города» была греческая таверна. Какой я там ел шашлык! — Ничего подобного за всю мою долгую жизнь больше не пробовал. А в тридцатых, по вечерам, я захаживал в ночной ресторан «Ласточка». Там в представлении участвовала одна моя подруга тех лет. О, нет, Нэнси была честная девушка. Но она происходила из бедной семьи и непременно хотела выучиться на медицинскую сестру. Вечерами подрабатывала в «Ласточке». Ее взяли туда за красивую фигуру. Ее номер, Нэнси участвовала в канкане третьей слева, был первым в программе. После выступления мы садились с нею за свободный столик, выпивали свое виски, ее виски было для нее бесплатным в «Ласточке», и шли гулять или ко мне. К Нэнси было нельзя, она снимала крохотную комнатенку, и ее злющая хозяйка не одобряла мужчин.
