Вячеслав Алексеев - Из записок геолога
Как и положено, отряд советских спецов сопровождали два вьетнамских Ивана Сусанина, прилично владеющих окупационным русским языком. Это — не считая шофера, который тоже, как правило, был местным, но знание языка от него не требовалось. Само собой, аборигены всегда оказывались первыми на деревенских придорожных ярмарках, и закупаемое ими отличалось меньшей ценой и лучшим качеством.
Каково же было удивление сов. спецов, когда в одном из поселков Сусанины, вежливо улыбаясь, отказались покинуть автомобиль, хотя цены на отличные товары, выставленные крестьянами — были втрое ниже общепринятых при отличнейшем качестве. Во-о-о-тт такая морковь! Во-о-о-о-т такая неподьемная капуста, картошка — клубень к клубню, помытая, чистенькая… Отсутствие переводчиков не помешало нашим отовариться по полной программе. Тут не следует забывать, что в городе на базе имелось достаточно голодных ртов Вьетнамская экспедиция была не самой маленькой из числа прочих, а снабжение провинциального Вьентьяна ничем не отличалось от снабжения какого-нибудь райцентра в Союзе — все как у «больших».
Долго ли, коротко ли, но машина поехала дальше и вскоре покинула гостеприимный поселок. Первые подозрения, что что-то тут не так, закрались в души наших спецов, когда вьетнамцы с неподдельным ужасом дистанцировались от мешков и авосек с дешевыми фруктами-овощами, и даже от геологов, проявивших наибольшую активность при скупке продуктов. Небольшой допрос с пристрастием подтвердил худшие опасения — это был лечебный лепрозорий.
Тень проказы нависла над доверчивыми россиянами, погнавшимися за халявой.
Как Сусаниных в тот же момент не выбросили из кузова едущего автомобиля — очевидцы удивляются до сих пор — широка и незлобива душа русская…
Насколько мне известно, в ходе дальнейших инженерно-геологических работ ни один из спецов ни разу не побывал на 25-километровом участке трассы, проходящий через лепрозорий — ни одного метра скважины, ни одного геофизического замера… И тем не менее, отчеты по «проведенному» полному комплексу работ на обоих стадиях были успешно переданы заказчику — разрезы по «скважинам», оценки перспективности технического и питьевого водоснабжения промежуточной подстанции, подробнейшая карта участка работ!
Разумеется, геодезистам пришлось хуже всех — если инженерщики могли придумать нужные разрезы скважин по результатам бурения на других участках, геофизики — поступить аналогично со своими данными, а гидрогеологи — и вовсе дать простую и ясную рекомендацию «воды нет!» и, дескать, отвалите, при условии, что всякое нарушение экологии по окончании работ должно быть ликвидировано, а скважины засыпаны. То геодезисты попали в самую трудную ситуацию — помимо карт и схем они должны были построить на месте сеть опорных триангуляционных пунктов и реперов с привязкой к местным координатам и уровню моря, которые передаются строителям — из рук в руки!.. Как они выкрутились из этого сложного положения — не знает никто… Известны лишь некоторые подробности по топоплану: была проведена аэрофотосъемка и уже по фотографиям — обратным порядком — циркулем и линейкой — пересчитаны данные для заполнения геодезических журналов (как-бы теодолитная и нивелирная съемки), а далее — построение карт обычным порядком.
Любопытный факт. По многокилометровому Нефтепутепроводу (несколько сот км) не было единого отчета — по мере готовности сначала проверяющим органам, а потом и заказчику — сдавались материалы каждого участка по отдельности несколько десятков томов. По каждому были замечания, доработки, исправления… По всем. И только одно исключение… — тот самый туфтовый участок! Ни один из многочисленных проверяющих не смог найти хоть одну единственную ошибку, несоответсвие или оспорить выводы отчета, по злополучному участку НПП с *** по *** километр!
Клад
Эта история началась в конце 1964 года, вместе со сдачей трех пятиэтажек, с которых пошел разростаться Тушинский район. В новенькую квартиру, вселилось многодетное семейство директора известнейшего в Москве гастронома-высотки, что и по сию пору стоит на площади Восстания. В первую же весну все новоселы, включая семейство директора, вышли на ленинский субботник и дружно принялись благоустраивать двор: под окнами сажались березки, рябинки, кусты акации и другой растительности… А спустя пару недель, аккурат после майских праздников, посадили и… самого директора гастронома-высотки.
Что — за что… Не известно, да и не столь важно для дальнейшего повествования.
Прошло десять лет. Бывший директор скончался тогда еще, спустя пару годиков — на нарах. Его семья, потеряв былое благополучие, потихоньку спивалась: распродавались книги, аппаратура… Затем мебель… Дошло дело и до сантехники: семья отдала кому-то за пару пузырей собственный унитаз. От беспробудной пьянки умер старший сын, за ним и мать ушла в мир иной. Старшую дочь отправили на 101 километр и в квартире остались младшие (но уже совершеннолетние) сестра с братом. Соседи давно поставили на этой семье жирный крест, и вдруг… О! Чудо! Младший резко бросает пить, сам идет лечится, устраивается на работу.
Надолго ли? Как выяснилось — все всьерьез. Владимир (так зовут нынешнего хозяина квартиры) делает капитальный ремонт, потихоньку выкупает собственную мебель, обрывает связи с прежними дружками и обзаводится новыми — со всех сторон вполне положительными и непьющими. Попал и я в их число: соседи как ни как… Впрочем его интерес ко мне оказался не случайным.
Через некоторое время я и еще один сосед — Димка, начинающий инженер-электронщик, настолько привыкли проводить вечера у Владимира за чашкой чая с обычным трепом о музыке, джинсах и прочем, что чуствовали себя у него в квартире — как дома. И как-то в один из вечеров, достаточно присмотревшись к нам, Владимир открылся:
— Дим, ты знаешь Витьку из соседнего дома?
— Это что машину купил? Знаю. Не так, что очень хорошо — он же старше нас, у него другая тусовка была. — Ответил Дима. — А зачем он тебе нужен?
— Да, он с моим старшим братом дружбу водил — такая же пьянь была, а потом резко так… — Подтвердил Владимир.
— За ум взялся? Бывает. — усмехнулся я.
— За ум… На мои деньги, как выяснилось…
— Как это? — заинтересовались мы одновременно.
— Мать ему, сдуру, отцов акордеон отдала, за бутылку. Там половина клавиш не работала. Валялся этот аккордеон у Витьки без дела, валялся, а потом он полез клавиши исправить. Меха то вскрыл, а в аккордеоне двадцать пять тысяч сотенными. Пачки изнутри прилеплены были. Потому и не играла музыка. Что б мне самому то туда залезть?
