Генри Мортон - Рим. Прогулки по Вечному городу
С этим зданием у меня связаны необыкновенные и счастливые воспоминания. Многие годы тому назад я побывал здесь на балу. Бал давали по случаю женитьбы бывшего короля Умберто на бельгийской принцессе Мари Жозе в январе 1930 года. Я вспоминаю путешествие из Парижа в Рим в одном вагоне с молодым человеком, при чьей коронации в качестве короля Георга VI я присутствовал^ Вестминстерском аббатстве семь лет спустя. Он, герцог Йоркский, представлял на этой свадьбе своего отца, Георга V.
Рим волновался, по улицам бродили группы крестьян со всей Италии в национальных костюмах, некоторые били в барабаны и играли на дудках; другие, приехавшие из Абруцци, в штанах из овечьей кожи, играли на мелодичных piffero,[21] более похожих на ирландские свирели, пастушьи, как мне говорили.
Мне как корреспонденту иностранной газеты предоставили место в Королевской капелле Квиринальского дворца, откуда я наблюдал торжественное свадебное шествие к алтарю. Именно тогда я впервые увидел Муссолини. Он мрачно плыл в сверкающей процессии с выражением хорошо рассчитанной брутальности на лице. И я, помню, подумал, что у него профиль поздних императоров, Диоклетиана или Иовиана.
Вечером губернатор Рима давал бал на Капитолии, на который были приглашены все первые красавицы Рима, а также носители всех мундиров, кавалеры всех орденов и наград в Европе. Пока гости стекались по древним лестницам и заполняли обширные приемные, поражавшие своими гобеленами и сверкающие хрустальными люстрами, я Думал, какая фантастическая декорация для столь блестящей ассамблеи — Дворец сенаторов.
Когда пробило полночь, мы собрались у окон, чтобы посмотреть на Форум в лучах прожекторов и на процессию людей в белых одеждах, медленно приближавшихся по Виа Сакра. Это шествие, устроенное в честь свадьбы, нарушило тишину ночи звуками флейт, чтобы потом раствориться, подобно призраку, в темных руинах.
Один профессор повел меня как-то в кладовые под дворцом, где стены сложены из массивных блоков peperino,[22] зазоры между которыми столь узки, что в них едва можно просунуть ноготь. Они были сложены каменщиками за несколько столетий до Рождества Христова. Мы говорили о более раннем дворце, который Микеланджело снес, чтобы освободить место для нынешнего. Оба дворца были построены на огромных руинах римского Табулярия, Государственного архива, где на бронзовых дощечках хранились записи обо всем, что произошло в Риме. Я, помню, подумал, что все это напоминает последний акт «Аиды». Неясные звуки музыки едва доносились до нас, пока мы обследовали эти залы, похожие на гробницы, и видели перед собой каменные лестницы, ведущие вниз, казалось, в самое сердце Капитолийского холма. Мы обсуждали Риенцо, самую впечатляющую и фантастическую фигуру в истории прежнего дворца, но ни одному из нас и в голову не пришло — действительно, это было бы оскорблением величества — задуматься о том, что диктатор, вокруг которого все вращалось тогда, напоминал знаменитого трибуна. Мне кажется, что Риенцо и Муссолини необыкновенно похожи: их судьбы — смесь блестящих идей и обусловленных их человеческими качествами провалов. И та же театральность, склонность к красивым жестам. Это сходство заставило меня еще раз с интересом проследить жизненный путь Риенцо.
Еще сравнительно недавно Муссолини казался чисто современным феноменом, но в действительности он представлял собой хорошо известный исторический тип, и его ужасная смерть доказывает лишний раз, что разъяренная итальянская толпа может быть в XX веке не менее дикой, чем была в XIV.
2Странно, что Голливуд не состряпал одного из своих дорогостоящих исторических soufflé[23] из времен Риенцо. Папская область, как верил весь мир, стала собственностью Франции, и папы оставили Рим, предпочтя приятное Авиньонское «заточение». Рим превратился в бескрайнее ристалище для необузданных баронов. В излучине Тибра теперь толпились башни красного кирпича, это был город вооруженных банд, кланов Колонна и Орсини, между которыми непрерывно происходили стычки, город грабежей, убийств и всяческого беззакония; он снова облачился в наряд трагической нищеты, который уже надевал за несколько веков до того, когда, покинутый Восточными императорами, сделался добычей варваров.
В этом Риме начала XIV столетия, в 1313 году, и родился Кола ди Риенцо. Там и вырос этот мальчик из небогатой семьи, сын содержателя таверны. Он выучил латынь и бродил среди руин, расшифровывая надписи и созерцая былую славу Рима. Как странно, что эта его мечта о Риме смогла воспламенить сердца людей во времена, когда в жителях города уже не осталось и капли древнеримской крови. Риенцо, грезивший среди развалин, воображал себя Цезарем, ведущим разрушенный город в новую эру славы. Он был красив, одержим и владел даром убеждения.
Это было время Петрарки. Над Италией всходила заря Возрождения, и очень возможно, что Риенцо присутствовал при увенчании Петрарки лавровым венком на Капитолии. Так начиналось это диковинное сосуществование искусства и литературы с убийствами, поджогами, изнасилованиями, мародерством, которые стали столь распространены чуть позже. Какая странная картина, не правда ли: дикие хозяева Рима сошлись у Капитолия, чтобы отдать дань первому современному ученому мужу.
В возрасте тридцати лет Риенцо был отправлен с миссией в Авиньон, поздравить папу Климента VI с избранием и попросить его от имени содержателей гостиниц, которые составляли теперь большую часть римского населения, вернуться в Рим. Папе так понравился красноречивый посланец, что он задержал его при себе на год. По возвращении в Рим Риенцо ясно увидел свой путь. Он безгранично верил в свою звезду. Знать смеялась над ним. Стало принято приглашать его на обед, чтобы послушать его забавные проповеди и угрозы. Но все это время он тайно собирал граждан Рима, призывая их не жалеть сил для того дня, когда власть знати будет свергнута и придет Вuono Stato, как он это называл, — «доброе государство», в котором будут править закон, порядок и мир. Он смотрел даже дальше, предвидя объединенную Италию — эта мечта осуществилась лишь в 1870 году.
Риенцо был прирожденный пропагандист. Так, например, он подговорил художников ночью украсить стены Рима аллегорическими изображениями Веры и Надежды, осиротевшего, плачущего города, разгневанных апостолов, а также новым политическим символом — изображением тонущего корабля. Утром Рим проснется, думал он, увидит эти рисунки и проникнется мечтой о грядущей революции. После двух лет подготовки Риенцо предпринял свой «поход на Рим».
Утром 20 мая 1347 года капитолийский колокол пробил stormo[24] и сбежались жители. Риенцо и его сподвижники провели ночь в соседней церкви и теперь вышли к народу. Риенцо был в доспехах, с непокрытой головой, впереди его отряда несли знамена Свободы и Справедливости. Он хорошо выбрал момент: Колонны и других представителей знати не было в Риме. Поддерживаемый народным энтузиазмом, его голос победоносно звенел, провозглашая законы «доброго государства»: убийцы должны быть казнены; все юридические дела рассмотрены в течение пятнадцати дней; ни один дом не может быть разрушен без разрешения властей; каждый район Рима должен иметь свою гвардию; у берега надо постоянно держать корабль для охраны торгующих купцов; мосты, замки, крепости — все это не баронам, а народу; дороги будут безопасными, потому что всех грабителей переловят; и еще много-много столь же прекрасных правил. Единогласно Риенцо получил верховную власть и титул трибуна и освободителя Римской республики.
