Сергей Бершов - Южная стена Лхоцзе
Я ходил без кислорода на последнем этапе восхождения на Лхоцзе в 1990-м, на спуске с Эвереста в 1982-м, когда на 8600 м отдал свой баллон «поплывшему» Мысловскому. Четко представляю, что такое работа на высотах за 8000 м без 02. Знаю, как буду себя чувствовать, работать, страховаться. Нормально, только чуть медленнее, чем с кислородом.
Конечно, более спортивно — без кислорода. Если у тебя предстоящее восхождение — единственное в жизни, а дальше ходить ты не собираешься, наверное, можно пойти и забыть. Впрочем, и тогда есть смысл задуматься, стоит ли игра свеч. Опыт гималайских восхождений убедил меня, что на высоты больше 8500 м лучше идти с кислородом. Повторю, я ходил там и без него. Поднимался без кислорода на «маленькие» восьмитысячники (Нанга-Парбат, Чо-Ойю, Шиша-Пангму, Аннапурну). Это нормально. Но выше — нет! Это мой выбор. По отношению к собственному здоровью, прежде всего. Потому что хочу ходить в горы еще и еще.
Не спорю, бескислородное восхождение более престижно и ценится выше. Понимаю желание восходителей, поднимающихся на гималайские восьмитысячники, работать без кислорода. Но тем, кто идет на высоты больше восьми тысяч впервые, лучше иметь с собой кислород. Потому что, как поведет себя организм в так называемой зоне смерти, неизвестно. При том, что на такой высоте восстанавливаться он не может — это научный факт.
Помню, Володя Балыбердин в 1982-м без кислорода восходил на Эверест. Но ночью-то он спал с кислородом! Это то же, как некоторые альпинисты понимают альпийский стиль: «Навешиваем перила до высоты 8000 м, а дальше восхождение в альпийском стиле». Бескислородное восхождение — это когда у тебя на случай какого-то «ЧП» лежит по баллону 02 в базовом лагере и в ABC. А весь путь на гору и с нее ты проходишь, не подключаясь к баллону. Сейчас имена поднимающихся на Эверест без кислорода заносят в отдельный список. Еще в начале века количество таких восходителей перевалило за сотню. О чем это говорит? Во-первых, об уровне современного альпинизма, во-вторых — о том, что физиологический потолок у каждого свой. Чтобы подниматься на «большие» восьмитысячники без 02, надо четко представлять, чем это может быть чревато на восхождении и после него. Мне очень доходчиво растолковал последствия бескислородного восхождения светлой памяти Анатолий Мошников (погиб в лавине осенью 2011-го). Он дважды поднимался на Эверест без кислорода. В первый раз не понял всех разрушительных последствий. Просто, когда приехал к маме, а она попросила что-то в доме поправить, сил на это не оказалось. Пообещал: «Отлежусь и все сделаю». Долго маме пришлось ждать. Целый год отходил! После второго восхождения уже понял, как высокогорная гипоксия бьет по центральной нервной системе, да и по всем другим системам организма. Как это аукнется в будущем, неизвестно — не проводились такие исследования. Мне кажется, есть смысл взвесить, стоит ли «престижность» восхождения такой платы?
Говорят, пользуясь 02, ты понижаешь высоту примерно на километр. Но тут вопрос в том, какой ты расход ставишь. Можно поставить 4, 5 литра в минуту, и тогда тебе понадобится караван носильщиков с кислородными баллонами. Или я ставлю 1, 5, от силы 2 — если большая нагрузка. Расскажу случай. Мы с Игорем Свергуном поднимались в 2005 году на Эверест с тибетской стороны. Пришли на 8300 м — площадки нет, негде ставить палатку. Вторая половина дня. Нам бы поужинать и спать ложиться — на восхождение встают не позже полуночи. А мы камни ворочаем на высоте 8300 м, выравниваем место под палатку. Кислородом не пользуемся, он только для восхождения. Тут нужна особая высотная тренированность. Не будь ее, мы бы на той площадке не то что палатку не смогли поставить — просто легли бы и не встали. О вершине вообще молчу. Но мы сделали восхождение — в нормальном темпе и стиле, адекватно, безопасно. Почему такое восхождение не может считаться спортивным? Тут ведь дело в чисто физиологических особенностях — одни лучше переносят высоту и связанную с этим гипоксию, другие хуже. Яркий пример — тот же Петр Козачек. Прекрасный человек, великолепный спортсмен, технарь, уверенно чувствующий себя на сложнейших стенах. Но выше своего потолка — не боец. Время рассудит этот спор. Мое мнение: право на жизнь имеют оба направления.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Октябрь 2010-го. Читаю на форуме альпинистского сайта Risk.ru письмо Володи Каратаева: «Так получилось, что прочитал воспоминания двадцатилетней давности Гены опять в больнице после очередной операции. Это последствия того уникального восхождения. Опять нахлынули воспоминания. Да, это была лучшая КОМАНДА в мире. И это была победа всей команды. Команда, которая действительно является эталоном достоинства, чести, совести и порядочности в достижении общей цели экспедиции на Лхоцзе. Это люди, благодаря которым я смог пережить долгие пять лет операций и реабилитации. Из них около двух лет в Харькове я прожил дома у Вити Пастуха и Сережи Бершова, в Москве у Жени Клинецкого, в Алма-Ате у Рината Хайбулина. В те времена повального дефицита ребята присылали мне посылки с медикаментами. Для меня роднее этих людей нет. Гена, огромное СПАСИБО за статью! Будем ЖИТЬ!».
Нужны ли победы такой ценой? Эта тема в связи с 20-летием нашего восхождения также активно обсуждалась на форуме Risk.ru. Цитирую фрагменты дискуссии:
«Все-таки по сегодняшним понятиям, альпинизм — это дорога туда и обратно. А тут создается ощущение: люди были готовы только туда, а обратно — не важно. «Авось». Может, команда спустит. А нет, так нет. Неправильно это как-то. Месснер никогда бы так не рисковал… Поэтому он и покорил все 8-тысячники и остался жив! Он трезво оценивал обстановку и возвращался, как бы ни было обидно за потраченное время и деньги… Одиннадцать возвращений — это тоже рекорд… Но у советских альпинистов был другой подход: взятие вершины любой ценой! Так нас учили, так нас воспитывали».
«Месснер никогда бы так не рисковал» — как сравнить, кто как рисковал? По эмоциональности описаний? «Он трезво оценивал обстановку» — а наши, что, все время навеселе ходили? «Но у советских альпинистов был другой подход: взятие вершины любой ценой» — что-то в советское время я такого не припоминаю. Наоборот, запросто могли не засчитать, если решали, что что-то не так. «Так нас учили, так нас воспитывали» — непонятно, в каких местах СССР вас ТАК учили и воспитывали. И кто вами ТАК занимался?».
Что сказать? Мы — всей командой! — Южную стену выстрадали. Мы прошли свой маршрут по нескольку раз каждый, чтобы все было надежно, безопасно. Ни о каких «авось» не было речи. Это в альпинизме не проходит. Ни тогда, ни сейчас. Кто надеется на «авось», отпадает (часто — в буквальном, роковом смысле) много раньше того уровня, какой был у наших ребят. Мы четко знали, на какой находимся горе. Понимали, что, как никто другой, достойны вершины. Но, конечно, не любой ценой. Если бы я мог предположить, что придется пережить Володе, что самому слегка «постригут» подмороженный палец, никуда бы не пошел. Мы были уверены в собственных силах, здоровье, опыте. Все это в итоге помогло вернуться. Но заплатить за успех пришлось дорого. Тем, что остался без пальцев Каратаев. Что не взошли, спасая его, Туркевич и Копейка — дважды находились за 250 метров по высоте от вершины и дважды вынуждены были повернуть. Тем, что больше мы с Мишей не ходили вместе. Но это уже другая история.
