Юрий Аракчеев - Зажечь свечу
Простившись, я в последний раз посмотрел на гостеприимный двор, на большую избу, где одинокая тетя Марфа охает долгими зимними вечерами, на плетень, к которому вчера, знакомясь с Васькой, прислонил велосипед, на горку досок, нужных для коровника, на все мелкие детали дворика, избы, крыльца, которые теперь останутся со мной навечно. Решительно взял за руль своего друга, вывел его на шоссе, сел — и тотчас замелькали мимо придорожные камни, травы, кустики на обочине, поплыли домики и деревья, защелкал счетчик, набирая привычный ритм. Впереди был новый день, впереди был огромный мир, залитый солнцем.
Машин совсем не было на шоссе, — видимо, еще рано, — я был один, совсем один, летящий в неведомое, солнце поднялось еще не очень высоко, но уже припекало. Оно было слева, а прямо перед глазами, по ходу — растворенный в прохладном воздухе солнечный свет — утренняя серебристая дымка.
Как еще передать это чувство свободы? Нет слов, но стойко в памяти воспоминание об ощущении свежести утра, новизны и необычной прелести его, об ожидании непременной радости и в дальнейшем…
Да, да, истина совсем близко: иметь только то, что крайне необходимо для жизни, не отягощать себя лишним грузом. Да, да… Но… Увы, нет истины, нет счастья без людей. Увы, увы, при всем блаженстве одиночества человек не может один. А как только появляются людские связи, тут-то и начинается… Эти поля, леса, реки, это небо, деревья и травы, цветы — вот истина, они прекрасны… Как же, как же найти нам истину и между собой, чтобы всем вместе дружно, чтобы так же вот естественно и хорошо?.. Задача!
Первое большое поселение — Козельск. Русский город, исконно русский, крепко стоявший против врагов: и против татар («Злой город» — потому что защищался крепко), и в Отечественную. Странно было увидеть, что внешне он — ничего особенного: обычная большая деревня, ни крепостных стен, ни валов. И только в центре — сгущение изб и переход количества жилья в качество: двух-трехэтажные деревянные и каменные дома. И, как всегда, противный велосипеду тряский старинный булыжник, седой от пыли и времени. И конечно же крутизна улиц: раз город, — значит, у реки, а раз у реки, — значит, крутые берега, холмы. Река Жиздра.
Вот оно, истинное значение слова «провинция». Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем… Когда-то этот город был центром удельного княжества.
Около девяти часов утра стоял я на холме над Жиздрой в центре Козельска, прислонив к себе велосипед и раздумывая, как ехать дальше. Было летнее провинциальное утро. Хозяева и дачники вставали и шли с бидонами и сумками за молоком, за хлебом, за маслом — к завтраку. Матово-серебристые бидоны сверкали на солнце, качаясь в руках, белели платьица и косынки — мирные дачные фигурки двигались вдоль пыльных улиц героического древнего городка. Кому и чему всегда так верен был он, какую тайну так свято и неприкосновенно хранил? Когда-то события бурлили вокруг него, но вот повернулось колесо времени, история выбрала другие пути, безжалостно оставив его в стороне…
Люди, которых я спрашивал, советовали ехать через Сухиничи. Только один шофер бывал дальше Ульянова. Он подтвердил, что там непролазный песок.
Солнце для меня — все. Никакие опасности не страшны, не пугают беды, когда все вокруг залито его лучами. Между нами словно бы существует прочная связь, и, когда солнце светит, опасности преодолимы, беды проходят и кажется, жизнь будет продолжаться вечно.
Кроме солнца — ничего запоминающегося на пути. Однообразный пейзаж, к которому я привык, поля, перелески, а впереди — пустынная, блестящая отраженным светом лента асфальта. Изредка, очень редко, проносились грузовики, объезжая меня, в зависимости от характера своего водителя: осторожный, спокойный водитель — объезд широкий и бережный; лихой и нервный — грузовик едва не задевал меня своим бортом.
Время как будто бы остановилось: я двигался по шоссе, а вокруг все оставалось по-прежнему — такое же солнце, такие же перелески, поля, такая же тишина. Слышно было шуршание шин велосипеда, и, как всегда, с периодичностью ударов сердца пощелкивал счетчик.
Миновав двадцатый километровый столб, я стал присматривать место, и, когда шоссе погрузилось в лес, негустой и нехмурый, наполненный солнцем, я остановился, пересек неглубокий кювет, продрался сквозь заросли кустарника и очутился на уютнейшей маленькой полянке, желтой от солнца, с резкими тенями, с высокой травою до пояса и цветами. Озеро солнца.
Какая же была тишина…
В СТРАНЕ ПЕСКА
Единственный после Колосова пешеход сказал, что на Дудоровский нужно сворачивать, не доезжая Ульянова. Километрах в двух перед этим селом должен быть перекресток, поворот направо — вот туда-то и нужно мне, и будет сначала маленькая деревушка Дьяконово, а потом, километров через двенадцать от нее, — Дудоровский.
Увидев впереди большое село, заметную издалека церковь — златоглавая, белая, — я понял, что это, по всей вероятности, и есть Ульяново, километра два до него. А тут как раз и показалась дорога, сворачивающая направо.
Но дорога эта была такой несерьезной, такой непохожей на шоссе (по атласу автомобильных дорог здесь была красная линия), что я остановился в нерешительности.
На счастье, впереди показалась черная точка — кто-то двигался из Ульянова. Точка приближалась довольно быстро, и вскоре я понял, что это — велосипедист.
Велосипедист подкатил — худенький мужичок в черном пыльном костюме, — я махнул ему рукой, он остановился, слез.
— На Дудоровский сюда сворачивать, не скажете ли?
— На Дудоровский? Сюда. Сначала Дьяконово будет, за ним — Дудоровский. Поехали, я покажу.
Мужичок взобрался на свой облупленный ржавый транспорт — что-то скрежетало в нем при каждом обороте педалей, — и мы свернули с ульяновской высокой дороги на эту, узкую, несолидную.
— А вы издалека едете-то? — спросил он.
Когда я объяснил, откуда еду и куда, то, вместо того чтобы подвергнуть сомнению или хотя бы просто критике затею, он внимательно осмотрел на ходу мою голубенькую, имеющую довольно новый вид машину, рюкзак, флягу, запасную покрышку, привязанную к рюкзаку, и, видимо, довольный осмотром, с ласковостью деревенского доброго человека принялся меня успокаивать, убеждать, что хоть дорога, по которой мы едем, — плохая, однако с такой машиной, как моя, я все-таки доберусь и до Винницы.
— Дорога, она, конечно, неважная, да ведь потихоньку можно и ехать. Я-то ведь тоже езжу — и до Колосова ездил, и в Дьяконово. Где проедешь, а где пешочком, а там, глядишь, от Брянска и шоссе пойдет, а по шоссе чего же не ехать? Главное, это чтобы не торопиться и чтоб машина в порядке, а доехать можно, конечно, что ж…
