Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Небо было ясное, и звезды блистали на нем с такой яркостью, словно в эту ночь приблизились к земле. Внизу, в ущельях, клубились тучи, — видимо, там шел дождь. Горы лежали в такой тишине, что Василий Михайлович невольно прислушался, словно хотел уловить ухом шорох туч о горные утесы.
Но это величественное зрелище сразу потеряло для него свою красоту, лишь только мысли его обратились к судьбе его самого и его товарищей. С необычайной силой и ясностью он вдруг постиг весь ужас их положения... Крохотная горсточка людей на вершине дикого, пустынного хребта, — людей, лишенных теплого платья, пищи, оружия, окруженных врагами и дикими зверями.
Люди эти скитались по острову, покинуть который они могли, лишь овладев годным для продолжительного и опасного плавания судном. Но, чтобы овладеть и управлять таким судном, нужны были силы, а люди были уже вконец истощены. И сверх того, ему самому приходилось превозмогать не стихающую в ноге боль, от которой нередко мутилось сознание. Предавшись этим горьким размышлениям, Василий Михайлович прислонился к камню и не заметил, как задремал сидя.
Когда он снова открыл глаза, звезды уже уходили с небосклона. Занималась тихая горная заря. Рассвет прибывал, как прибывает морской прилив. И вдруг откуда-то издалека через вершины и ущелья гор прилетел чистый ветер, чуть влажный воздух океана. Он оживил душу и придал ей крылья.
Василий Михайлович стоял, глядя на рассвет, и всей грудью вдыхал этот далекий, едва уловимый, но столь знакомый ему запах моря. Печальные ночные мысли оставили его. Он стал будить товарищей.
Хлебников и матросы, шатаясь от сна и усталости, одни за другим стали вылезать из шалаша.
На этот раз завтрак, если так можно было назвать горячее месиво из конского щавеля я борщевика, сваренное в чайнике, прошел особенно быстро. Беглецы снова поднялись на ноги и торопливо зашагали дальше, решив продолжать путь уже не по компасу через горы, а найти речку, текущую к западу, а, идя вниз по течению ее, выйти к морскому побережью. Речку такую скоро нашли, но от этого путь беглецов не сделался легче. Местами горный поток несся в таких узких каменных расщелинах и с такой бешеной скоростью, что беглецы могли пробираться вдоль него лишь с превеликой опасностью, местами по узким карнизам, ежеминутно рискуя сорваться и упасть со страшной высоты в стремнину. Местами не было и такой дороги, и тогда путникам приходилось в поисках ее переходить с берега на берег вброд, держась за кушаки и упираясь в дно реки шестами, чтобы не быть сбитыми с ног и унесенными водой.
По дороге попадались пустые хижины, в которых летом, очевидно, жили дровосеки и угольщики. Беглецы обшаривали хижины в надежде найти что-нибудь съестное. Но съедобного ничего здесь не было. Зато нашли старый топор, второе ржавое долото да две деревянные лакированные чашки. Все эти вещи взяли с собой. В одной из хижин беглецы ночевали. Хотя здесь тоже было холодно, все же над головой была крыша — и потому спалось спокойнее.
Наутро, продолжая путь, беглецы увидели другую хижину, из которой шел дым. Опасаясь попадаться людям на глаза, Василий Михайлович решил подняться в гору и итти склоном. День был такой ясный, что, находясь на одной стороне широкого ущелья, беглецы видели собаку, бегущую по тропинке на другой стороне.— Где собаки, там и люди, — сказал Василий Михайлович и велел всем растянуться цепочкой и пробираться, согнувшись, под прикрытием кустов я камней.
Предосторожность оказалась не лишней. Неожиданно показался конный отряд, двигавшийся прямо на беглецов. Они поспешили ползком спуститься в лощину и залечь в кусты. А конные японские солдаты проехали мимо, либо не заметив их вовсе, либо до поры до времени не желая замечать.
За свой испуг беглецы были вознаграждены неожиданной наживой. Макаров, провалившийся в топком русле маленького ручейка, вытаскивая ногу из грязи, обнаружил в тине несколько мелких, отвратительного вида, но очень жирных животных.
— Что оно такое? А ну, гляньте-ка, Василий Михайлович, — обратился он к Головнину, показывая на ладони свою находку.
— По-моему, это какой-то рачок, — сказал Головнин.
— А может, водяной жук? — предположил Хлебников.
— Какой же он жирный, глядите, ребята! — продолжал Макаров.
— Спробуй, — предложил Шкаев.
— Дюже вкусно... — похвалил Макаров, отправив найденную диковинку в рот. — Пробуйте, ребята!
И все стали рыться в иле и ловить рачков. И тут, впервые за все время, беглецы наелись досыта, хотя пищей им служили живые, отвратительные рачки.
Подкрепившись таким образом, они уже бодрее продолжали свой путь и с наступлением ночи вышли к морскому берегу. Хотя здесь было куда опаснее, чем в безлюдных горах, и скорее можно было попасться на глаза страже, сердца беглецов трепетали от радости. Они долго сидели на берегу и слушали шум морского прибоя, который ласкал ухо моряков, вдыхали запах моря, пахнущего водорослями, смотрели в морскую даль, словно надеясь увидеть очертания далеких родных берегов.
По расчетам Головнина, они находились в двадцати пяти верстах от города Матсмая.
В течение этой ночи беглецы прошли несколько погруженных в сон селений, настолько бедных, что в них даже не было слышно собак. Видели на берегу несколько никем не охраняемых лодок, которыми легко было овладеть, но суденышки эти были слишком малы для предстоящего длительного путешествия. Перед рассветом беглецы оказались на высокой, почти лишенной растительности горе и, чтобы как-нибудь укрыться, наломали в разных местах прутьев, воткнули их в землю и спрятались за этим прикрытием.
Когда рассвело, беглецы увидели по другую сторону оврага дорогу, по которой двигались люди с лошадьми, навьюченными дровами. Воздух и здесь был так прозрачен, что и на столь большом расстоянии можно было различить не только лица людей, но и узнать знакомого человека, если бы таковой попался.
И на этот раз никто из японцев не заметил беглецов.
Спустившись в глубокую лощину, окруженную со всех сторон горами, они развели огонь, чтобы обсушиться и погреться, так как день выдался холодный и ветреный. Потом набрали черемши, дягиля, борщевника, сварили эту травяную смесь и нехотя поели.
Все мечтали хоть о горсточке зацветших вареных бобов или риса, но жалкие остатки их берегли для морского перехода. Жажда так сильно мучила беглецов, что они не пропускали не одного ручейка, чтобы не налиться. Но всякий раз, как пиля, их тошнило. А через какие-нибудь четверть часа снова так хотелось пить, что, заслышав журчание ручья, они со всех ног бросались к воде.
