Владимир Арсеньев - Лесные люди удэхейцы
Женщинам воспрещается присутствовать на празднике. Они уходят к соседям и возвращаются домой только тогда, когда голова будет вынесена из юрты.
Раз медведь олицетворяет сородича, то к нему, следовательно, применимы и все обычаи людей. Например, кости его хоронят, для чего делается особый гроб в виде сруба. Впоследствии удэхейцы стали медвежьи кости складывать в дупла деревьев и топить в реке. В тайге черепа медведей закладывают в развилки деревьев, повыше от земли, предварительно обвязав их мелкими хвойными ветками. Ветки эти имеют двоякое назначение: они изображают кожу с шерстью на голове зверя и замаскировывают череп от глаз хищных птиц.
Медведю, покусившемуся на жизнь охотника, полагается мстить так же, как и человеку. Если медведь растерзает охотника, то удэхейцы не успокоятся до тех пор, пока не убьют виновного зверя. Только тогда душа усопшего попадает в царство теней. Догнав животное, охотники выкалывают ему глаза и обрубают когти, мясо его бросают на съедение воронам и собакам. Шкура бросается в лесу также. Люди вырезают у него сердце, поджаривают его на огне, разрезают на части и разбрасывают по сторонам. Это знак высшего пренебрежения и ненависти. Череп пробивается и вешается на дерево, поставленное для чорта Окзо.
Третьим, «тотемным» животным будет «Касатка Тему» (Orca gladiator). Тему боятся все морские обитатели. Перед ней все трепещут, от нее нет спасения, и ластоногие (сивучи и нерпы) бегут и натыкаются на охотника. Вот почему удэхейцы, как только завидят касатку, молятся ей, просят не трогать их и бросают в воду спички, листочек табаку или кусочек сахару в виде жертвы. Они ужасно боятся пустых лодок, выброшенных волнением на берег. Это одежда, оболочка Тему. Он сбросил ее с себя и пошел бродить по лесу. Величайшей опасности подвергается человек, если вздумает присвоить себе такую лодку.
У удэхейцев много предрассудков и разных примет. Эти предрассудки пугают их, заставляют всего остерегаться, всего бояться. Например, нельзя носить унты из бычьей кожи, — обидится сохатый. Белку можно жарить только вверх головою, а рыбу обратно, вниз головою. Нельзя играть костями кита, выброшенными на берег, — море будет сердиться. Нож, которым пришлось освежевать сивуча, нельзя носить при себе во время охоты на медведя. Нос соболя, при снимании шкурки, надо оставлять у животного; то же самое относится и к нерпе. Ранения и язвы нельзя показывать женщинам и т. д.
Ночное небо, со множеством светил, заставило лесных людей распределить все звезды на созвездия и создать свой зодиак: Млечный путь — «Буа-гидыни». Это следы лыж старого Канда и молодого Егда. Раньше небо было низко; Канда и Егда отправились, шли много лет; вдруг небо стало медленно подниматься и ушло в высь, а охотники так и не вернулись на землю. Удэхейцы знают о том, что полярная звезда «Буа-Наммини» неподвижна и находится на севере. Большая медведица «Цзали бангяни» состоит из семи звезд: четыре образуют амбар (цзали), медведь идет к нему красть рыбу, а люди его преследуют. Кассиопея — «Огбэ», т. е. сохатый. Весы — «Куни», т. е. лебедь. Плеяды — «Нада-одега», т. е. семь девиц и т. д.
Высшее божество никогда не снисходит к людям. Удэхейцу приходится иметь дело только с низшими богами. Если у него идет жизнь благополучно, значит ему помогают родовые боги. Но иногда в его жизнь вторгаются злые духи и нарушают спокойствие. Вот почему, при всяком несчастье, при всякой неудаче, удэхеец забывает о существовании своего доброго бога и прежде всего старается изгнать чорта. Иногда это удается ему сделать самостоятельно, но если чорт силен и изгнать его он сам не может, то прибегает к помощи шамана («Сама»). Вот почему во всякой почти семье есть бубен, вот почему в каждой почти семье есть кто-нибудь, кто хоть немного умеет камланить[3]. Но это далеко не шаманы. Шаманов очень мало; они все наперечет. «Он мало-мало шаман», говорит удэхеец. «Он большой, крепкий шаман (Сагды-самани)», говорит он про настоящего шамана.
Шаманство не есть религия, это особая форма психоза, которая должна исчезнуть вместе с той почвой религиозного миросозерцания, на которой она зародилась. С нашей точки зрения, все шаманы неврастеники и дар свой получают наследственно.
На р. Амуре и, вообще, в сфере влияния русских и китайцев, шаманство стало быстро подвергаться разложению и уже недалеко то время, «когда этнографы, лишившись живых видимых источников, должны будут, подобно историкам и археологам, пользоваться вещественными остатками для воссоздания быта уже несуществующего»[4]. В глубине гор и лесов, в стороне от больших водных путей и грунтовых дорог, шаманство еще сохранилось. На Амуре шаманы пляшут для забавы по заказу, смеются сами и над ними смеются. Это ловкие люди, часто ленивые и не верящие тому, что сами прорицают во время камлания. В истоках рек, у самого подножья Сихотэ-Алиня, где удэхейцы сохранились в большей чистоте, там мы видим совсем иное отношение к шаманству.
Шаманство это страдание, которое будет сопровождать человека всю жизнь. Настоящий шаман глубоко убежден, что духи являются ему во сне и указывают, что надо сделать, чтобы помочь людям, как изгнать чорта, как найти пропажу, дать добычливую охоту или исцелить тот или иной недуг.
Если молодой человек, еще не достигший полного физического развития, становится молчаливым, начинает задумываться, тосковать, худеть и плакать по ночам, его жалеют, ибо знают, что он будет шаманом.
В 1907 году в прибрежном районе на р. Кусуне я имел возможность видеть, как один юноша сделался шаманом. Когда родители поняли, каким тяжким и неизлечимым недугом он заболел, они послали за шаманом на р. Уленгоу. Если этого не сделать, человек будет худеть до тех пор, пока не умрет. Прибывший шаман в тот же вечер стал камланить и вызвал другого шамана с реки Нахтоху. По прибытии последнего они вдвоем вызвали третьего шамана с р. Такемы. Вот все три шамана в сборе. Ночь они провели в бодрствовании, а пред рассветом после камлания по очереди погрузились в сон. Их никто не будил до тех пор, пока они сами не проснулись. Когда встал последний шаман, они стали рассказывать друг другу свои сны. Один видел кости кита, другой — красную скалу, третий — сухостойный лес, много раковин, холодный источник, голую сопку и т. д. Сопоставляя виденное во сне, они старались угадать, где в ближайшем районе все это находится. В совещании принимали участие все старики и охотники, хорошо знающие окрестности. Наконец, такое место было найдено. Это устье реки Суданэрл около мыса Арка. На следующий день шаманы отправились туда, захватив с собою и больного. Там ежедневно на рассвете, до восхода солнца и вечером после заката его, они силой заставляли юношу камланить. Один шаман держал его за плечи, второй втискивал ему в руку колотушку и третий заставлял бить в бубен. С юношей каждый раз происходили сильные припадки, он в корчах кричал, метался и впадал в глубокие обмороки. Наконец, после одного из таких насильственных камланий, он погрузился в долгий и глубокий сон. Он спал и (по его словам) видел во сне духа, который сказал ему: «Ты будешь служить мне, а я стану помогать тебе». Когда юноша проснулся, он попросил бубен, сам стал бить в него колотушкой и запел шаманскую песню. Болезнь его прошла, и с этого момента он сделался шаманом.
