Михаил Озеров - От Гринвича до экватора
В общем, когда я вышел на площадь, то напрочь забыл о нищем художнике.
Однако тут же вспомнил.
К собору на бешеной скорости подлетела «скорая». Два других санитарных автомобиля уже были здесь. И полицейские машины.
На носилках лежало безжизненное тело. Полицейские поднимали с земли краски, кисти, массивную пивную кружку — в ней звенели металлические монеты.
Уличный художник в Западном Берлине
После того как машины уехали, а любопытные разошлись, я заметил картонную табличку — в суматохе ее отбросили в сторону. С тех пор она хранится у меня.
Кто скончался на площади? Об этом я спросил знакомых журналистов. Они обещали выяснить. И на следующее утро сообщили: Клаус Диль, по профессии художник, умер от разрыва сердца, жену зовут Эмма.
Звоню жене, теперь уже вдове Диля. После каждой фразы она делает длинную паузу, видно, ей трудно говорить:
— Завтра похороны. А через два дня я могу с вами встретиться.
Вдруг ее голос срывается, она с надрывом бросает: «Я, я виновата во всем!» — и в трубке раздаются короткие гудки…
Эмма пришла точно в пять вечера. Стройная, темноволосая, с правильными чертами лица, она выглядела бы гораздо моложе, если бы не морщины, не опухшие веки.
Рассказ этой женщины потряс меня.
Когда они поженились, ей было восемнадцать, Клаусу на шесть лет больше. Эмма гордилась мужем: такой сильный, красивый! И талантливый. Он окончил академию художеств, его картины вызывали восхищение друзей, знакомых. Да что там знакомых, уже и пресса упоминала о Диле — молодом мастере пейзажа.
Утром в жучке «фольксвагена» они отправлялись за город. То в лес, то на реку, то в поле. Клаус рисовал, а Эмма расстилала на земле скатерть и ждала, когда муж проголодается.
Однажды Клаусу позвонили по телефону, и он уехал. Вернулся мрачнее тучи. Двух его товарищей-студентов арестовали. Они стали требовать повышения стипендий, организовали у входа в университет пикеты и в результате угодили за решетку.
— Я добьюсь их освобождения, — горячился Клаус.
— Каким образом? Возьмешься за автомат?
— Нет, за кисть.
В серии карикатур он высмеял администрацию университета. И хотя освобождения студентов это не ускорило, с того дня Клаус принялся самозабвенно рисовать политические плакаты, карикатуры.
Шли месяцы. Многие в ФРГ уже считали Диля своим художником. В то же время «большая пресса» и ведущие издательства больше не интересовались им. Семья стала залезать в долги.
Как-то Эмма не выдержала: «Может быть, ты начнешь зарабатывать?! Нам надо кормить двух сыновей!»
Теперь она с горечью произносит:
— Не могу простить себе этих слов.
Тогда Клаус не стал спорить с женой и устроился на работу. Нет, не художником — репутация была слишком подмочена, а учителем рисования. Правда, школа находилась далеко — километрах в семидесяти от Кёльна, в маленькой деревне, но зато он стал зарабатывать!
Преподавал Клаус месяцев шесть. Затем ему вручили приказ об увольнении, в котором было шесть обвинительных пунктов. В такой-то день, такой-то час Диль якобы распространял коммунистическую газету, в такой-то участвовал в антифашистской демонстрации… Он без труда доказал лживость всех обвинений: в тот день ходил в кино, в другой — к друзьям. Но поскольку истинной причиной увольнения были левые взгляды Клауса — директор школы, спохватившись, решил избавиться от «смутьяна», — то никто и не подумал отменить приказ.
Дальше Эмма не смогла рассказывать, она, как во время нашего телефонного разговора, стала повторять, захлебываясь слезами: «Я, я виновата в его гибели». Договорились, что через неделю-полторы мы созвонимся.
«Везде воспоминания, везде легенды». Так отзывался о Кёльне Герцен. Для меня самым сильным воспоминанием об этом городе стал нищий художник: подумаю о Кёльне — и перед глазами встает Клаус, держащий в руке кружку.
Ассоциации с Дилем вызывало многое из того, с чем я сталкивался на берегах Рейна. В том числе в деревне Фишерхуде. Там висит его плакат: чилийские палачи истязают девушку.
…Несколько скромных деревенских домиков. Возле них — лопаты, грабли, колеса от повозок. Неужели это и есть издательство?
— Оно самое! — отвечает мужчина в кожаной куртке, который встречает гостей. Это Вольф-Дитмар Шток, директор издательства.
Деревня Фишерхуде, — рассказывает он, — с давних пор славилась живописцами. У меня была здесь мастерская. Но художники жили впроголодь — рисовали в реалистической манере, а это было не в почете. Мы решили объединить усилия и переоборудовали мастерскую в издательство.
— Почему вы не перебираетесь в город?
— То, что мы делаем, предназначено для простых людей, поэтому и живем «в глубинке». Кроме того, природа помогает нам, вдохновляет. За три года объем нашей работы увеличился раз в пятнадцать. Мы теперь участвуем и в Московской книжной ярмарке.
Издательство необычно не только своим внешним видом и названием «Ателье им Бауернхауз» («Ателье в крестьянском доме»). По нашим меркам это некий симбиоз Дома культуры, филармонии, филиала общества «Знание» и еще десятка учреждений. Выпускает помимо книг пластинки и открытки, проводит выставки живописи, организует лекции, дискуссии, музыкальные вечера.
Шток знакомит с сотрудниками, с женой — она тоже тут работает. Беседуем на лужайке. Рядом пасутся коровы, бродят лошади. Поют птицы, стрекочут кузнечики. Идиллия? На первый взгляд. Тишина и покой обманчивы.
…Три солидных господина пришли к Штоку вечером.
Начали не спеша, с подчеркнутой вежливостью:
— Нам стало известно, господин Шток, что вы намереваетесь провести выставку картин. И будто бы тема ее — «запрет на профессию».
— Совершенно верно.
— Мы бы не советовали вам этого делать. Подобная выставка может отрицательно сказаться на репутации Фишерхуде.
Долго продолжался разговор. Гости вначале убеждали, потом принялись угрожать. Но Шток стоял на своем.
— Что было дальше? — переспрашивает он. — Ничего хорошего. Нас стали запугивать. И кое-кто из художников не решился выставить картины. Далеко не все приглашенные присутствовали на открытии выставки.
Директор издательства в Фишерхуде
Тем не менее она состоялась, И хотя Шток нажил себе могущественных врагов, в деревню каждый день приезжали люди, чтобы посмотреть картины.
Выставка убедила Штока: надо еще энергичнее добиваться своего. И издательство выпустило книгу «Беруфсфербот» («Запрет на профессию»).
