Карло Маури - Когда риск - это жизнь!
Солнце сегодня пылает, словно факел. Мы находимся в цирке Конкордия — самой большой «площади» мира, поскольку она действительно огромна и окружена гигантскими фантастическими замками из камня и льда. Хорошо просматривается К2 (8611 метров) — дворец владыки всего Каракорума, вторая по величине горная вершина Земли. Она горделиво возвышается, словно король в окружении свиты гигантов.
На К2 Вальтеру Бонатти и носильщику Хунце Махди пришлось однажды разбить лагерь на высоте 8000 метров. Они с трудом выжили тогда среди снегов. Махди при этом обморозил ноги. Теперь Бонатти здесь, рядом со мной. Мы неразлучны с тех самых пор, как покинули пределы Италии. Ночуем в одной палатке, вместе шагаем, вместе едим, вместе страдаем и радуемся. Он рассказывает про то, как обеспечивал нашим землякам Лачеделли и Компаньони победный штурм вершины 31 июля 1954 года, и мне передается его волнение.
Пришли двое в связке, появившись из-за ледяных, прикрытых мореной холмов. Это курьеры. Почта. Новости из дома, газеты десятидневной давности. Я получил фотографию моего сына Луки, родившегося полгода назад. С гордостью демонстрирую ее окружающим, и каждый из моих товарищей, в свою очередь, показывает и рассказывает мне, как дела у него дома. Здесь, наверху, мы все — родственники.
26 июня — базовый лагерь (5150 метров).
Сижу в большой палатке, которая служит нам столовой, и варю спагетти в кастрюле-скороварке. Тут же, растянувшись на ящиках, спит доктор Дзени. Неожиданно он просыпается и спрашивает: «Карло, а ты умеешь скороваркой пользоваться?» «Еще бы, — отвечаю. — Я уже целый месяц в ней готовлю». Дзени сообщает: «Мне приснилось, что она прямо у тебя под носом рванула», — и засыпает снова. Проходит минут десять, и… раздается взрыв. Меня обволакивает паром, ничего не вижу, ничего не понимаю. Лицо, и без того обожженное солнцем, горит. Свитер намок, я стаскиваю его, и вместе с рукавом слезает кожа с моей правой руки. Когда проходит шок, мне становится плохо, очень плохо. Не хватает воздуха. Дзени немедленно оказывает мне медицинскую помощь. Добираюсь до своей палатки и валюсь на спальный мешок. Приходит Вальтер (он вместе с Гобби поднимался на разведку в сторону первого лагеря) и дежурит возле меня всю ночь. А я всю ночь не могу заснуть, несмотря на то, что наглотался разных успокоительных средств. К горлу подступают рыдания, и я даю волю чувствам, потому что наедине с Вальтером не боюсь показаться слабонервной девицей. От слез становится легче, да и Вальтеру ничего не нужно объяснять. Мы не раз плакали с ним после успешного штурма какой-нибудь вершины или после неудачи. Я рыдаю не столько от боли, сколько от обиды. Проделать такой путь, забраться так высоко и теперь по совершенно идиотской причине отказаться от дальнейшего восхождения… Вальтер успокаивает меня, говорит, что без меня на штурм не пойдет — дождется моего выздоровления, и это приятно слышать.
Тянутся дни. Доктор Дзени делает перевязки и отмечает, что моя рука выглядит все более обнадеживающе. К счастью, обошлось без нагноения. Тем временем товарищи уходят наверх: ставят первый лагерь, второй, третий.
Я сижу, как в западне, в базовом лагере вместе с доктором Дзени, мучаюсь от собственной никчемности и понимаю, что должен рискнуть и наперекор всему предпринять восхождение. Верю в то, что победить себя, выйти из своего ущербного состояния для меня имеет гораздо больше смысла, чем для вполне здорового спорстмена, когда он берет восьмитысячник. Эта вера и умение не раз помогали мне справиться с неприятностями, в которых я, случалось, оказывался, например с болезнями: я выбирался из них, совершая огромные усилия с единственной целью — снова стать нормальным человеком.
В первые дни июля вместе с Дзени я покидаю базовый лагерь и, следуя уже проложенным маршрутом, обозначенным от начала до конца красными флажками, столь нужными при тумане или в плохую погоду, поднимаюсь по нижнему ледопаду ледника Южный Гашербрум. Ледопад — это нечто вроде грандиозной застывшей ледовой реки, которая, низвергаясь по крутому руслу, разрывается и разламывается во многих местах, образуя трещины. Ледопад — это как бы ледяной водопад.
Счастливый, что вырвался на свободу, иду вполне уверенно и от радости не замечаю боли в забинтованной правой руке. Еще раз убеждаясь, что человека носят не суставы, а страсть к жизни, дохожу до первого лагеря на высоте около 6000 метров, провожу там ночь. На следующее утро трогаемся в направлении второго лагеря на 6100 метров. Погода великолепная, самую большую трудность в течение дня представляют солнце и жара. Без маски просто не обойтись, и мы прикрываем лицо платком, оставляя лишь отверстия для глаз. Темные очки — тоже необходимая принадлежность, иначе ослепнешь от сверкающего снега и льда. Солнечные лучи, не встречающие на этой высоте, в атмосфере, свободной от мельчайшей пыли, никаких препятствий, стремятся испепелить нашу кожу и нашу решимость. В защищенную от ветров ложбину, вокруг которой высятся шесть Гашербрумов («шестеро братьев», как я их окрестил), то и дело обрушиваются лавины. В 1956 году одна из таких лавин в месте, где мы сейчас расположили второй лагерь, уничтожила, похоронив под собой палатки и запасы продуктов, лагерь австрийцев (по чистой случайности там в этот момент не было ни одного человека), направлявшихся на штурм Гашербрума- II (8035 метров).
Ночью, когда я нахожусь во втором лагере вместе с Дзени, Кассином, Дефранческом и Оберто, с Гашербрума- V (7321 метр) срывается огромная лавина. Ее воздушная волна едва не расплющила наши палатки. Сама лавина остановилась прямо под нами.
Утром мы решаем переместить лагерь повыше. Снимаем палатки, переносим вещи. Внезапно раздается резкий, похожий на взрыв, звук, и на моих глазах огромная глыба льда отрывается от вершины беспокойного Гашербрума- V. В изумлении наблюдаю за ее падением в сторону базы своего лагеря, расположенного на тысячу метров ниже. Вслед за тем вижу гигантское вихревое облако, которое фатально движется в нашу сторону, словно в замедленной киносъемке.
Побросав ношу, мчимся кто куда в поисках спасения, однако из-за высоты удается пробежать лишь несколько метров. Когда облако нависает вплотную надо мной, с разбегу кидаюсь в снег, зажимая руками рот, зажмурив глаза и стараясь парализовать все свои пять чувств, чтобы не ощутить чудовищности происходящего. Меня настигает снежный вихрь с сильнейшим порывом ветра… Еще секунда, и я останусь заживо похороненным в снегу… К счастью, ничего подобного не происходит. Как только воцаряется прежнее спокойствие, я поднимаюсь на ноги, но ничего не вижу. Весь облепленный снегом, я похож на белый столб. Наконец удается разглядеть поблизости еще несколько белых силуэтов, которые начинают шевелиться и постепенно отряхиваются от снега. Это Кассин, Оберто, Дзени, Дефранческ. Единодушно приходим к выводу, что лавины спускаются туда, куда хотят, и потому, недолго думая, разбиваем второй лагерь тут же, никуда не отходя, подобно исламским носильщикам препоручив себя всемогущему Аллаху.
