Жюль Верн - Плавающий город
Море казалось беспредельной массой расплавленного изумруда. Бесконечный след корабля, беловатой полосой выделявшийся на поверхности моря, походил на громадную кружевную вуаль, наброшенную на голубой фон. Белокрылые чайки то и дело проносились над нами.
Фабиан пристально смотрел на волны и молчал. Что рисовало ему там воображение? Может быть, перед ним промелькнул какой-нибудь милый образ, послав ему прощальный привет? Он был грустнее обыкновенного, но у меня не хватало духу спросить о причине его грусти.
Продолжительная разлука поселила между нами какую-то отчужденность, из-за которой он не решался доверить мне свою тайну, а я, в свою очередь, спрашивать его о ней. Он рассказал мне о своей службе в Индии, об охоте, о различных приключениях, но ни словом не обмолвился о том, что его волновало и заставляло так сильно страдать. Очевидно, Фабиан не принадлежал к числу людей, которые облегчают свои страдания, рассказывая о них другим.
— Посмотрите, — промолвил Фабиан после долгого молчания, — как красива полоса, которая остается за нами. Иногда мне кажется, что струйки, бегущие со всех сторон, выводят на ней буквы. Вот «Л», а вот «Е»! Неужели это мне кажется? Нет, нет! Я ясно вижу буквы! И все одни и те же!
Вероятно, его больное воображение рисовало на воде то, что ему хотелось видеть.
Но что могли означать эти буквы? Какое воспоминание они пробуждали в нем? Он снова молча стал всматриваться в воду, потом вдруг почти вскрикнул:
— Уйдемте, уйдемте отсюда! Эта бездна манит меня!
— Что с вами, друг мой? — спросил я, схватив его за руку.
— Если бы вы знали, как мне тяжело, — воскликнул он, — эти страдания убьют меня!
— Вы страдаете? Но разве нет возможности избавиться от этих страданий?
— Это невозможно, — сказал он и быстро пошел в свою каюту.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
На следующий день, в субботу 30 марта, погода была чудная. Дул легкий ветерок, море было спокойно. Винт делал 36 поворотов в минуту. «Грейт-Истерн» шел со скоростью более двадцати узлов в час.
Ветер дул с юга. Помощник капитана велел поставить фок-шкуны и фок-бизани, и корабль, поддерживаемый ими, не поддавался ни малейшей качке. Небо было ясное, солнце ярко светило, и все пассажиры вышли на палубу. Дамы появились в легких туалетах, дети снова принялись за свои игры, прерванные качкой два дня тому назад; то и дело галопом пробегали мальчуганы, игравшие в лошадки.
В три четверти двенадцатого капитан Андерсон появился на мостике в сопровождении двух офицеров. Погода была благоприятна для наблюдений, и они привали, чтобы определить меридианальную высоту солнца. Каждый из них держал по секстанту.
— Полдень, — сказал капитан.
Шкипер тотчас же передал это посредством колокола пассажирам, и все присутствующие поспешили поставить свои часы по солнцу.
Полчаса спустя было объявлено следующее наблюдение:
Широта 51º 10 Долгота 24º 15 Курс 227 миль. Расстояние 550.Итак, мы сделали в сутки двести двадцать семь миль. В это время в Гринвиче было час и сорок девять минут. «Грейт-Йстерн» находился в ста пятидесяти пяти милях от Фастенета.
Весь этот день я не видел Фабиана. Встревоженный его отсутствием, я несколько раз подходил к его каюте и убеждался, что он все еще там.
Эта пестрая толпа на палубе не могла ему нравиться, он, видимо, искал уединения. Повстречавшись с капитаном Корсиканом, я подошел к нему, и мы разговорились о Фабиане. Я передал ему разговор, происшедший накануне между мной и капитаном Мак-Эльвином.
— Да, — сказал Корсикан, не стараясь скрыть своего волнения, — два года тому назад Фабиан думал, что будет счастливейшим человеком, а теперь он очень несчастлив.
Затем он рассказал мне в нескольких словах о том, как Фабиан познакомился в Бомбее с прелестной молодой девушкой, мисс Годжес. Они полюбили друг друга. Ничто, казалось, не препятствовало их браку, как вдруг к ней посватался сын одного негоцианта из Калькутты. Годжесотец, человек практичный и бессердечный, находясь в денежном отношении в полной зависимости от своего калькуттского корреспондента, пожертвовал счастьем своей дочери и, для исправления дел, выдал ее за сына последнего. На другой день после свадьбы молодые уехали. С тех пор Фабиан никогда больше не встречался с девушкой, которую так безумно любил и разлука с которой принесла ему нестерпимые страдания.
Выслушав до конца этот рассказ, я понял, что причина страданий Фабиана была действительно серьезна.
— Каково имя этой молодой девушки? — спросил я.
— Елена Годжес, — ответил он.
— Елена!
Я понял теперь, почему Фабиану вчера мерещились в волнах буквы «Е» и «Л».
— А как имя ее мужа?
— Гарри Драке.
— Драке! — воскликнул я. — Но ведь он здесь, на корабле!
— Здесь, на корабле? — повторил Корсикан, схватив меня за руку.
— Да, здесь. Я его знаю.
— Дай-то Бог, чтобы они не встретились! К счастью, они не знают друг друга, по крайней мере Мак-Эльвин никогда не видел Гарри Драке. Впрочем, одно имя этого господина, произнесенное в присутствии Фабиана, может вызвать целую бурю.
Я передал Корсикану все, что слышал от доктора о Гарри Драке. Во время нашего разговора последний, как нарочно, прошел мимо нас, и я показал его капитану. Глаза Корсикана вспыхнули, и он рванулся вперед, но я остановил его.
— Да, — сказал он, — по физиономии видно, какой это негодяй. Но куда же он едет?
— Говорит, в Америку. Он думает, вероятно, что случай пошлет ему то, чего он не хочет добывать трудом.
— Несчастная Елена, — промолвил капитан.
— Где же она теперь?
— Может быть, он ее уже бросил.
— А вдруг она на корабле? — спросил Корсикан.
Мысль эта поразила меня, но я тотчас же успокоился. Нет, Елены не было на корабле. Питферж, при своей наблюдательности, заметил бы ее.
— Драке, вероятно, не взял ее с собой в Америку.
— Хорошо, если это так, — сказал капитан. — Один вид этой несчастной жертвы нанес бы ужасный удар Фабиану. Кто знает, что могло бы случиться. Мак-Эльвин, мне кажется, был бы способен убить Драке, как собаку. Во всяком случае, мы, как друзья Фабиана, должны стараться не терять его из виду, и если что-нибудь случится, мы должны встать между ним и его соперником. Вы понимаете, конечно, что дуэли не должно быть между ними, так как ни одна женщина в мире не пойдет за убийцу своего мужа, хотя бы этот муж был отъявленным негодяем.
Я был согласен с Корсиканом. Какое-то предчувствие волновало меня. А что если Драке своим задорным видом привлечет на себя внимание Мак-Эльвина?
