Жан-Пьер Шаброль - Миллионы, миллионы японцев…
«Библиотека» для обуви была первым препятствием на моем пути. Дежурный разбудил старшую горничную, та разбудила слугу, который, несомненно, лишь благодаря отличному профессиональному чутью опустил два пальца именно в мою пару ботинок, по пальцу в каждый, и придержал их снизу большим. Это чудо произошло в тот самый момент, когда я уже начал проклинать японцев с их маниакальным чистоплюйством.
Я приметил ориентиры — к черту такси! — и, спокойный, как баптист, направил свой стопы к Гиндзе, не выпуская из рук проспекта отеля с планом Токио и заверениями вроде: «От нашего отеля до Гиндзы всего пять минут ходьбы». Два часа кряду блуждал я по безымянным улочкам, вдоль мрачных заборов, балюстрад, нависающих над железной дорогой… Никаких ориентиров: свет на «Эйфелевой» башне погашен, погасла и гигантская сова, вращающая свои неоновые очи, погасли транзистор-радуга «Сони», раковина фирмы «Шелл» и красный реактивный самолет авиакомпании «Суиссэйр»… В довершение ко всему появился туман, игравший в миражи и возводивший передо мной призрачные вандомские колонны.
Продрогший, изнуренный, я отступил. Две коробки спичек ушли на изучение предоставленного гостиницей плана города. За основу в нем были взяты три известных величественных здания — компании Синтомицо, акционерного общества Сётику и раковой лаборатории. И конечно, на улице не было ни души! Битых три часа я разыскивал гостиницу!
После пяти часов бестолкового топтания на месте по рытвинам столицы разувание в прихожей показалось мне верхом мудрости. Я бросился в личную ванную, где обнаружил ванну-куб, куда — аригато, аригато! — мне уже напустили воду. Я с наслаждением в нее погрузился… Раздался громкий всплеск: стены были залиты до потолка, а я оказался зажатым в ванне, с коленями у подбородка, ладонями под пятками. Вмиг овладел я трудной позой сидения на корточках, характерной для мумий ацтеков. Я уже представлял себе, как мне придется звать на помощь, видел заспанных рабочих с пневматическим молотом, налегающих на мою ванну…
Реклама преувеличивала: отель «Цукидзиэн» был не в чисто японском стиле — санитарный узел не оставлял в этом сомнений. И еще: любителей свернуться калачиком не очень устроили бы японские постели, если только они не надели бы вместо пижамы кимоно, предупредительно разложенное на одеяле.
5. Король Покрышек
Имя Короля Покрышек начинается с Иси. Любопытно, что первые два слога всегда запоминаются без труда! Та-ка, Те-ру, А-ри, Ко-кэ, Ма-цу, Фу-тэ…
Такси (см. выше) в конце концов высадило нас перед шедевром архитектуры в чисто манхеттенском стиле — он заметен издалека, как Токийская башня, а в то утро небо было чистое. Мадам Мото впервые с презрительной миной расплачивалась по счетчику. Действительно, шофер не знал даже о существовании Короля Покрышек! Тетя (на этот раз без племянницы) была вооружена интриговавшей меня широкой картонной папкой. Заметив, что я удивлен отсутствием мадемуазель Подлеска, мадам Мото объяснила, что девушке пришлось отправиться к маме надевать кимоно, так как она не владеет этой наукой. Впрочем, сделать это без посторонней помощи вообще невозможно. Она долго извинялась за племянницу и под конец успокоила меня, сказав, что та отправилась к матери еще до рассвета, поэтому, если на помощь придут и соседи, она, возможно, все же успеет нарядиться к шекспировскому вечеру. Что касается ее самой, то я могу быть спокоен; китайское платье надевается в три минуты, так что начав в пять, она сможет даже не торопиться.
Для японского индустриального магната современное здание то же, чем был укрепленный замок для его деда даймё.[5] В нем есть все: внизу — торговые ряды, магазины, бары, рестораны, парикмахерские, ателье и тому подобное; выше — кино, аудитории; еще выше — роскошная гостиница, а на самом верху — конторы крупных страховых компаний и импортно-экспортные учреждения. Самым неожиданным была биржа со всеми ее аксессуарами — с местом для маклеров, балюстрадой, амфитеатром… Был и коридор, ничем не примечательный, но с табличками (разумеется, английскими) на каждой двери: консульство СССР, консульство Кубы, консульство США. Центральный холл занимала международная выставка покрышек в историческом аспекте. Обувь можно было не снимать.
Король Покрышек — сухонький старичок в очках, с усами, подстриженными бобриком, показался мне жалким при всем моем к нему почтении. Он не знал ни слова ни на одном иностранном языке, так что ссора нам не угрожала. Король распорядился подать зеленый чай в его кабинете. Поклоны, представления, формулы вежливости соответствовали его рангу. Время от времени, извинившись с помощью поклонов, Король Покрышек покидал наше общество и отправлялся на домашнюю биржу. Возможно, он возвращался оттуда, отхватив новый лес каучуконосов, но на нем это никак не сказывалось. Он торжественно преподнес мне красивую книгу с посвящением — свою биографию, «необыкновенно поучительную для молодежи», по словам изъяснявшегося по-английски юного журналиста, который щелкал фотоаппаратом. Он же мне сообщил, что меня познакомили с дочерью и внучкой Короля. Я шепотом спросил, что означает слово «сэнсэй, сэнсэй, сэнсэй», которое твердили японцы, глядя на меня.
— Сэнсэй, — важно ответил журналист, — что-то вроде «знаменитый, великий человек».
Воспользовавшись удобным моментом, я спросил также, что значит по-японски «бальзак». Насколько ему было известно, «бальзак» значит «Бальзак», как и на всех языках.
Мадам Мото настойчиво подавала сигналы, чтобы я продемонстрировал трубку. «Асбестос» была при мне, но без табака. Я вылущил несколько сигарет, вокруг «сэнсэя» сразу же собрался кружок, а восхищенный Король Покрышек пригласил меня к завтраку. Затем он попросил журналиста перевести мне загадку:
— Как по-вашему, сколько мне лет? Я нахально слукавил:
— Пятьдесят!
— Ему семьдесят, — перевел журналист, в то время как кандидат в покойники на радостях скакал вокруг меня, пока, необыкновенно взволнованный, не ретировался на биржу. Он был так доволен мной, что, вполне возможно, отправился перекупать заводы Мишлена.
Юный журналист сообщил, что пришел ради меня. Он так дотошно меня расспрашивал, что я был вынужден пересказать ему все свои романы. Мои истории пришлись ему по вкусу, и он тоже разоткровенничался: он репортер крупнейшей спортивной газеты Токио и специалист по бейсболу.
Тем временем в противоположном углу мадам Мото развязала большую папку и устроила импровизированную выставку, — я и позабыл, что она художница. Она разложила свои работы на письменном столе, диване и так далее.
