Генри Мортон - Святая Земля. Путешествие по библейским местам
Иерусалим расположен на высоте 2500 футов над уровнем моря; Мертвое море — 1290 футов ниже уровня моря. Итак, на расстоянии свыше двадцати пяти миль уровень земли падает почти на 4000 футов в сторону жаркого, тропического мира долины Иордана. И если на холмах Иерусалима ночью бывает довольно морозно, в двадцати пяти милях оттуда, в Иерихоне, жарко и душно, так как долина Иордана представляет собой природный феномен: разлом в земной поверхности, который круглый год дышит яростным жаром.
С вершины Елеонской горы открывался вид на эту тропическую лощину, напоминавшую фотографию лунной поверхности. Я смотрел вниз на этот стерильно-безжизненный мир — мир коричневатых округлых холмов, тесно сгрудившихся, лишенных растительности, стремительно спадавших к горячей впадине, а в отдалении виднелась узкая голубая полоска, намекавшая на существование вод Мертвого моря. Еще дальше, за этой синевой, поднимался барьер коричневых холмов, оттененных фиолетовыми тенями. Это были Моавские горы.
Этот пейзаж был хорошо знаком Иисусу, и он совсем не изменился с тех пор, как на нем останавливался Его взгляд. Он видел его, когда шел через холмы из Вифании и Виффагии, и нет сомнения, что Он обернулся, как оборачивается каждый путник, чтобы еще раз бросить взор на эту величественную и отстраненную землю, прежде чем пересечь хребет, за которым тот скроется, а перед глазами предстанет Иерусалим.
Как могло случиться, что Иерусалим стал Священным Городом — на фоне этих ужасающих мест рождения пророков, раскинувшихся совсем рядом? «Золотой век» Израиля прошел в пустыне, когда Бог взял свой народ за руку и вывел в Землю Обетованную. Дыхание этой чистой, безжизненной пустыни чувствуется в обвинениях Илии, да и в обвинениях всех святых мужей, что пытались увести Израиль от чуждых культов и роскоши назад, к древней суровой простоте. И, глядя на молчаливые, мертвые холмы, я задумался: нравилось ли Иисусу ночевать в Вифании, ведь после осуждения торгующих в Храме Он пересек Елеонскую гору и бросил взгляд на вечерний покой «пустынного места», навсегда посвященного Господу.
Я спустился с Елеонской горы. Полуденное солнце горело над Иерусалимом. Я видел город, теснившийся внутри стены, и современный Иерусалим, раскинувшийся вокруг нее отдельными скоплениями зданий из белого камня. Цвет Старого Иерусалима напоминает львиную шкуру. Тут и темные, рыжевато-коричневые тени, и желтые пятна, и бледно-золотые отливы. Наверное, такое же впечатление он производил во времена Ирода Антипы, когда на него смотрел Иисус: город, свернувшийся, как лев, в лучах солнца — настороженный, мстительный и готовый убивать.
6Я зашел в одну из лавок древностей возле Яффских ворот. Не знаю, почему люди покупают все эти омертвевшие куски бронзы, монеты, осколки сверкающего стекла, костяные заколки, старые зеркала и прочие причудливые останки, выброшенные на помойку столетия назад, если, конечно, покупатель не чувствует, что они обладают или будут обладать для него особой силой ассоциаций. Я собирал подобные безделушки с тех пор, как был школьником — мне нравилось рассматривать их и думать: «Когда эта вещь была новой, Клеопатра еще не встретилась с Антонием, до битвы при Акции оставалось еще много времени» или: «Когда эта зеленая проволока была брошкой, святой Павел только отправлялся в свое первое миссионерское путешествие». Пожалуй, это самая безобидная в мире форма умозрительных построений. Однако порой мне слышится смех давно умерших, ведь что может быть нелепее для тени римской матроны, чем рукоятка ее старой сковороды, водруженная на подушку черного бархата?
Торговец имел в лавке отличный подбор римского стекла, бронзовых сосудов и кинжалов, также он выставил на обозрение великолепные бронзовые лопатки для благовоний, найденные, как он заверил меня, в мусорных отвалах римского города в пустыне. Я купил у него пару лопаток для благовоний и, порывшись в ящике с обломками, обнаружил римскую плитку с рельефной круглой печатью и литерами LEG.X.F. Чуть выше печати сохранился грубый рисунок галеры, а под литерами — изображение зверя, похожего не то на свинью, не то на кабана. Я не мог поверить собственным глазам.
— Вы знаете, что это? — спросил я у продавца.
— Да, — ответил он, — это плитка с печатью Десятого легиона. Их часто находят в Иерусалиме. Можете приобрести ее за пять шиллингов.
Я отдал ему мелочь и вышел из лавки более удовлетворенный покупкой дешевой плитки, чем дорогих лопаток для благовоний, ведь у меня в кармане лежала реликвия того самого легиона, который, разрушив в 70 году н. э. Иерусалим по приказу императора Тита, исполнил пророчество Христа о том, что от Храма не останется камня на камне.
Я отнес плитку в ванную комнату гостиничного номера и отмыл ее с помощью губки. Темная земля глубоко въелась в трещины и неохотно уступала воде и чистке, но постепенно литеры LЕG.Х.F. стали немного светлее, отчетливее проступил и знак легиона, состоящий из галеры и кабана. Однако я должен признать, что человек, незнакомый с этими символами, едва ли смог бы их распознать. Десятый легион, изготовивший эту плитку примерно через сорок лет после распятия, был известен под названием Fretensis, то есть легион из fretum Siciliense — Сицилийского пролива, а литера представляла собой сокращение слова Fretensis. Высушивая плитку между ладонями, я мечтал с помощью внезапного сеанса ясновидения разглядеть сквозь века тот мир, из которого пришел этот фрагмент…
Ученые, пытавшиеся установить дату распятия, считали, что Иисус умер либо в 29-м, либо в 30 году н. э. Следовательно, если мы примем эти даты, то придем к выводу, что пророчество Господа о разрушении Иерусалима, произнесенное на Страстной неделе, приходится, самое позднее, на весну 30 года н. э., когда, покидая двор Храма, Он, к удивлению своих учеников, сказал: «Здесь не останется камня на камне; все будет разрушено»6. Такое заявление, должно быть, поразило евреев, для которых Храм и его ритуалы были самой сутью национального существования. Храм был самим Яхве, а в силу этого — несокрушимым и бессмертным.
Направляясь по дороге через виадук, который вел к Елеонской горе, они обдумывали слова Христа и, не находя возможности удовлетворить свое любопытство или скрыть замешательство, приходили к Нему, один за другим, «поодиночке», чтобы спросить о значении Его видения. Тогда Иисус самыми простыми словами описал падение Иерусалима и предупредил учеников о необходимости бежать в горы, когда придет время бедствий.
Прошло сорок лет: сорок лет, за которые пророчество о «войнах и слухах о войнах», «лживых пророках» и «мятежах» было исполнено до последнего слова, и вся земля была объята огнем ненависти и отчаяния, пламенем бунта. Отзвуки этого века анархии слышны в «Деяниях апостолов». Когда у Павла возникли разногласия с римскими властями, апостола приняли за одного из многочисленных самозваных мессий, типичных для века ложных надежд, среди которых пролегали неспокойные пути еврейской нации, которая шла к крушению.
