Богдан Сушинский - Черный легион
— Что скажете на это, капитан Иволгин?
— Не хочу, чтобы кто-либо оставался в моей группе по принуждению, князь. — Он знал, как трудно командовать Кульчицким. Даже Курбатову.
— Пожалуй, вы правы, — охотно согласился подполковник. — А что касается чина, то, согласно данным мне полномочиям, после перехода через Урал я имею право повысить в чине любого бойца группы. Что и было сделано. Отныне вы, господин Кульчицкий, есаул.
— Лучше капитан. Казачьи чины в Польше не в чести, уж извините.
— Как будет угодно, господин капитан. Вы, господин Вла-севич, отныне поручик.
— Служу Отечеству! — рявкнул Власевич из своего закутка. — Весьма сожалею, что не могу сказать «царю и Отечеству».
— Барон фон Тирбах тоже произведен в поручики. Отныне прошу обращаться друг к другу, исходя из этих производств. Капитан Иволгин, на рассвете я увожу свою группу. Связь с Конрадом поддерживаете лично. Действуйте исходя из обстановки, во имя освобождения России.
27
В последний раз окинув взглядом пуританскую готику здания римской курии, в котором размещался весь греховнобюрократический аппарат Ватикана — секретариат и десять духовных конгрегаций, — Скорцени заметил, что его персона уже привлекла внимание одного из тайных агентов.
«Наконец-то и мной заинтересовались, — спокойно приветствовал это штурмбаннфюрер. — Не все же почести — папе римскому».
Оказавшись за пределами Ватикана, он подал условный сигнал поджидавшей его у машины Лилии Фройнштаг. Та сразу же предупредила сидевшего за рулем Родля и поспешила к автомобилю пггурмбаннфюрера.
Агент не зафиксировал их сигналов. Он продолжал держать в поле зрения только Скорцени. Его «пежо» стоял за углом, метров на пятнадцать дальше, чем машина штурмбанн-фюрера. Пытаясь опередить немца, агент ускорил шаг, потом перешел на противоположную сторону улицы и наконец бегом бросился к своему автомобилю.
То, что между ним и дверцей «пежо» оказалась невесть откуда появившаяся бедрастая девица, итальянец воспринял как обычную уличную сценку. В боголюбимых околоватикан-ских кварталах всегда околачивалось немало проституток.
— Не согласитесь ли подвезти меня, синьор? — спросила девица по-итальянски, с хорошо знакомым в Риме немецким акцентом.
Однако итальянца это не очень насторожило. Судя по одежде, незнакомка была с Севера, а произношение ее вполне смахивало на произношение ломбардийских немцев-швейцарцев или австрийцев из района Альто-Адидже.
— Не сейчас, фройлен, — на ходу бросил итальянец и, оттеснив девицу плечом, открыл дверцу.
Но в ту минуту, когда он взялся за руль и приготовился нырнуть в машину, унтерштурмфюрер схватила его левой рукой за волосы, выстрелила в затылок из почти бесшумного пистолетика и, рванув на себя, с силой отшвырнула на тротуар.
Когда машина со Скорцени и Родлем показалась из-за угла, Лилия уже сидела за рулем.
Родль притормозил и пристроился за ее машиной, чтобы прикрыть побег.
Трое случайных прохожих, оказавшихся свидетелями этой сцены, остановились и демонстративно отвернулись лицами к стене, показывая, что они ничего не видели.
«Эти будут молчать, — подумал Скорцени, перехватив взгляд Родля. — Не забывай, что молчанию их учила не только война, как нас, немцев, но и мафия».
28
Фройнштаг вела машину в том направлении, в котором они должны были уходить согласно плану. Она была спокойна, словно отправлялась на бесцельную утреннюю прогулку.
Ровно через три квартала на хвосте у Родля и Скорцени оказалась машина с Гольвегом и еще двумя «коршунами Фриденталя». Заметив их, унтерштурмфюрер резко затормозила свой «пежо» так, что Родль чуть не уткнулся передком машины в ее кузов, и, спокойно захлопнув дверцу, пересела к нему. На заднее сиденье, рядом со Скорцени.
— Все тихо? — деловито спросила она, осматривая дорогу через ветровое стекло.
— Иначе и быть не могло.
— Пусть потом разбираются.
Скорцени не мог не заметить, сколь безразличен и ровен ее голос. Неправдоподобно успокоенным и бесстрастным показался он первому диверсанту империи. Скорцени даже пожалел, что не познакомился с этой женщиной раньше. Значительно раньше. До Абруццо.
— «Нужно будет попридержать ее после окончания фри-дентальских курсов где-нибудь неподалеку от Берлина, — подумалось ему. — Рано или поздно она еще пригодится нам».
— Но замечу, что своим выстрелом вы могли завалить всю операцию, Фройнштаг, — почти подсознательно вырвалось у Скорцени. Хотя, конечно же, он должен был выразить восторг действиями своей курсантки.
— Вот как? — удивленно взглянула на него Лилия. И Скорцени обратил внимание на то, какие у нее зеленовато-холодные глаза. — Мне-то показалось, что я спасла ее. Иначе, по привычке, вы бы тащили этого продавшегося англичанам пасынка дуче через весь Рим. И с каждым кварталом избавиться от него становилось бы все труднее.
— Но и палить у стен Ватикана…
— Я привыкла действовать решительно. И так же намерена действовать впредь.
— Извините, штурмбаннфюрер, но унтерпггурмфюрер Фройнштаг, пожалуй, права, — осмелился вмешаться Родль.
— В таком случае нужно признать, что ей пришлось выполнять ту работу, которую не удосужились выполнить вы, Родль.
29
— А вообще-то вы храбрец, Фройнштаг. — Скорцени сказал именно так: «храбрец», в мужском роде. Лилия должна была воспринять это как высшую степень похвалы. — Хотя и достаточно безрассудны. Правда, безрассудство иногда тоже называют храбростью. В этом один из жестких парадоксов войны.
— Но бывает наоборот, — сухо проговорила унтерштурмфюрер, гулко отстукивая каблуками по переходу замка, — истинную храбрость беззастенчиво клеймят безрассудством. Вы и сами, помнится, сидя в машине…
— Бывает, что клеймят, не спорю.
— Кстати, о безрассудстве чаще всего говорят, когда речь заходит о штурмбаннфюрере Скорцени.
— Ну уж я-то слышу об этом впервые.
— Хотите, чтобы судачили в открытую, в вашем присутствии?
— Боже упаси.
— Так что я всего лишь пытаюсь подражать вам. Насколько это возможно, будучи женщиной.
Остановились у двери комнаты Отто. Она была приоткрыта.
Скорцени выжидающе посмотрел на Лилию. Он чертовски устал сегодня — что есть, то есть. Но если бы Фройнштаг решилась зайти…
Они, «супруги Штайнеры», находились здесь уже четвертые сутки. Однако до сих пор унтерштурмфюрер так ни разу и не переступила порог комнаты своего «супруга». К тому же упорно сдерживала попытки Скорцени проникнуть и в ее келью.
