Дастин Томасон - 21.12
Когда новый факел разгорелся, Стэнтон продолжил поиски. Чувствуя, что шансы на успех тают, он углубился в чащу, где росли вековые деревья со стволами толщиной с фюзеляж самолета. Их высоту Стэнтон во мраке даже не пытался определить. Хуже всего было то, что и ориентироваться оказалось гораздо труднее, чем он предполагал. Очень скоро он обнаружил, что перемещается по кругу, постоянно натыкаясь на уже знакомые приметы.
Выйдя ненароком к задней стене храма-усыпальницы, Стэнтон испытал уже не просто расстройство, а полнейшее отчаяние. Он понятия не имел, каким образом оказался в начальной точке своего пути. А потом прогорел и второй факел. Его снова окружил непроглядный мрак. И Стэнтон опустился на колени, ощупывая землю в поисках веток. При этом его рука в перчатке наткнулась на что-то острое, и он зажег спичку, чтобы рассмотреть, на что именно. Среди травы лежала коричневая шишка, покрытая мелкими шипами, которая размером не превышала кончика его большого пальца.
Это был буковый орех.
Стэнтон воздел находку вверх, словно пытаясь воссоздать траекторию ее падения на землю. И обнаружил, что прямо здесь, в двух шагах от погребального храма, росло так необходимое ему дерево с гладкой корой. Света спички оказалось, конечно же, недостаточно, чтобы определить его высоту.
Но каково же было изумление Стэнтона, когда он увидел, что перед ним протянулся целый ряд из доброй дюжины таких же деревьев, и они жадно тянули свои ветви в сторону храма, словно хотели до него дотронуться.
Чель то погружалась в забытье, то выходила из него, паря, как птица на ветру высоко в небе. В те моменты, когда она открывала глаза, она ощущала, что ее язык стал подобием наждачной бумаги, жара отдавалась болью во всем теле. И тогда болезнь раскидывала свои паучьи лапки по всем ее мыслям. Когда же свет пропадал, Чель с радостью окуналась в море воспоминаний.
Ее древний предок Пактуль — духовный основатель Киакикса — лежал рядом с ней, и что бы ни случилось дальше, в его присутствии она чувствовала себя в безопасности. Если ей суждено последовать за ним, если предстоит присоединиться к Роландо и своему отцу, что ж, тогда она, вероятно, увидит то место, о котором так часто говорили древние. Место, где обитали боги.
Вернувшись в погребальный зал, Стэнтон застал Чель на том же месте, где оставил ее, — с остекленевшим взглядом она сидела, прислонившись к стене. Но при этом Чель успела сорвать с себя шлем и биокостюм, что привело его в полное отчаяние. Жара лишила ее остатков рассудка. И теперь она дышала воздухом, от которого ей наверняка очень скоро станет еще хуже. Стэнтон обдумал возможность снова надеть на нее костюм, но потом понял всю тщетность этого — причиненный вред уже нельзя было исправить.
Если еще и оставалась хоть какая-то надежда, то заключалась она в другом.
Используя остатки света, который еще давал фонарик, Стэнтон начал готовить материал для инъекции: измельчил листья, кору, волокна древесины и орех, а потом с помощью растворяющих энзимов и соляной суспензии превратил все это в жидкость. Закончив, он заполнил ею шприц и ввел иглу в вену на руке Чель. Укола она, похоже, не почувствовала вообще.
— Ты справишься с этим, — твердил Стэнтон. — Ты будешь жить.
Он посмотрел на часы, чтобы иметь точку отсчета до момента, когда должна проявиться первая реакция организма. До полуночи оставалось ровно сорок пять минут.
* * *Существовал только один метод, с помощью которого Стэнтон имел возможность определить, смогло ли его снадобье преодолеть пресловутый барьер и попасть в кровеносную систему мозга, — спинномозговая пункция. Если в ней обнаружатся частички бука, значит, жидкость, пройдя через сердце, пробила затем барьер и попала в мозг.
Двадцать минут спустя он ввел иглу другого шприца между позвонками Чель и взял пробу. Стэнтон не раз слышал, как во время этого процесса крепкие мужчины орали от боли. Но Чель уже находилась в таком состоянии, что не издала ни стона.
Стэнтон накапал образцы на шесть предметных стекол и подождал, чтобы они подсохли. Потом закрыл глаза и прошептал в темноту только одно слово:
— Умоляю!
Поместив первое стекло под микроскоп, он тщательно изучил его под всеми углами зрения. Потом взял второе, третье…
Покончив с последним образцом, он чуть не завыл от безнадежности.
Молекул бука нигде не просматривалось. Его новое лекарство, как и все прежние медикаменты, какие он пробовал, чтобы получить и усовершенствовать пентозан, организм отказывался пропускать в мозг.
Полная безысходность готова была охватить его. Уже сейчас он мог оставить все бесплодные попытки и уйти в темноту, если бы не услышал крики Чель, сидевшей по другую сторону саркофага.
Стэнтон бросился к ней. Ее ноги беспорядочно дергались в разные стороны. Начались судороги. Все развивалось по наихудшему сценарию. Лекарство не подействовало, а перегрев и повышенная концентрация прионов в склепе ускорили развитие болезни. Если температура у нее еще немного повысится, это будет означать смерть.
— Борись! Не отключайся! — прошептал он. — Говори со мной.
Он нашел в рюкзаке чистую рубашку, порвал ее на полосы ткани и стал смачивать их из бутылок с питьевой водой. Но он еще не успел приложить и первого компресса, как почувствовал, что лоб Чель стал холодеть сам по себе. Это был знак, что ее организм окончательно сдавался. Стэнтон провел пальцами по горлу Чель и чуть ниже подбородка ощутил, насколько слаб ее пульс.
Судороги постепенно прекратились, и впервые за очень многие годы Стэнтон стал молиться. При этом он сам не знал, к кому обращены его мольбы. Но только не к тому Богу, которому поклонялся всю сознательную жизнь, не науке, которая предала его. Уже скоро ему придется в одиночестве выбираться из джунглей, так и не найдя способа помочь тысячам, а возможно, и миллионам людей, которым предстояло стать жертвами ФСБ. И он помолился за них тоже. За Дэвиса, Каванаг и остальных ребят из ЦКЗ. Помолился за Нину. Но больше всего продолжал молиться за Чель, которой уже ничем не мог помочь, как, впрочем, и никому другому. Когда она умрет, он останется жить с непреходящим чувством вины, с постоянным ощущением, что успел сделать слишком мало.
Он снова посмотрел на часы. 11.46 вечера.
С пола погребального зала на него смотрели древние черепа, чью загадку он так и не разгадал. Стэнтон не собирался оставлять Чель с ними наедине. Он вынесет ее отсюда. Он…
И только в этот момент до него дошла ужасающая мысль, что ему придется похоронить Чель посреди джунглей. И ему вспомнились ее слова, сказанные позапрошлой ночью, когда они сидели вдвоем, прислонившись к стене дома на окраине Киакикса. Казалось, с тех пор минула вечность. Она еще спросила его, знает ли он, зачем майя возжигают благовония на похоронах.
