Виталий Олейниченко - Красное золото
— И еще много всего, — закончил за меня Лелек. — Правильно, только это ничего не меняет, потому что любовь — это не монолит, это многокомпонентное понятие. Сначала — страсть. Потом — дружба. Потом — привычка. Потом — еще что-нибудь. И вот это все вместе только и может быть любовью. Ну, как компьютер: это же не кусок железа. Это набор плат. И у каждой — свое предназначение. И в отношениях так же: если ничего нет, кроме секса, пусть даже очень хорошего секса, то какая это, к чертям собачьим, любовь? Ну, натрахаешься до опупения, а дальше что? Нет, любовь — это когда вот этот самый приступ дурной страсти проходит, а с человеком хочется остаться. Даже и без секса. Сидеть и слушать о ее работе, склоках с соседями, другом прочем — и радоваться тому, что она тебе этот бред рассказывает…
Он закурил, пару раз глубоко затянулся и допил степлившуюся кружку.
— Вот Ирэн взять. Она в компьютерах — ни бум-бум, а я ей начинаю что-то вещать — сидит, слушает, аж рот откроет, как будто понимает чего… Ничего, конечно, не понимает, но слушает, и я вижу, что ей интересно, понимаешь? Она не играет и не притворяется, это же сразу видно, когда играют…
Лелек смял окурок в пепельнице и тихо закончил:
— Я над этим все время думал, как только мы за золотом этим паршивым отправились. И решил: как только вернемся, вернее — как только все проблемы устаканятся, поведу Ирэн в ЗАГС. Только на сей раз ничего уже менять не буду… Так что — всех приглашаю.
— А можно, я свидетелем буду? — тут же встрепенулся Болек, взгрустнувший было от общего романтического настроя.
— Можно. Куда ж от тебя деться…
— Скажите, Ирина здесь живет? — Леший изо всех сил старался быть вежливым.
— А что вам от Ирочки надоть? — поинтересовался сварливый старушачий голос из-за хлипкой, обитой потертым дерматином двери.
— Нам? Э-э… Мы ей письмо передать хотим.
— Какое письмо? — продолжала допытываться въедливая старуха.
— Письмо? Э-э… От Виктора письмо!
— А где ж он сам-то? — глупый допрос начал выводить «синих» из себя.
— Да в Москве он! Так что, Ирина дома?
— Нету, нету Ирочки, в морге она!
— Где? — завопили «братки» одновременно.
— В морге, на практике.
— Тьфу ты, черт, дура старая, — ругался Леший, спускаясь по лестнице и качая головой, — чуть фишку не обломала… Че, Вован, едем в морг?
— В морг? — переспросил Вова Большой с сомнением. — Не, брателла, в морг мы еще успеем, в натуре. Тут подождем. Там, у торца этой хибары, местечко есть хорошее…
Будущие похитители переставили машину на приглянувшееся место — между разросшимися до второго этажа пятиэтажки колючими кустами и покрошившейся асфальтовой тропинкой, идущей к дому от недалекой автобусной остановки. Местечко для исполнения их намерений действительно было — удобнее не придумаешь. И людей почти нет…
Через несколько часов, когда давным-давно закончились сигареты и Вова с Лешим совсем осатанели от желания покурить и от долгого сидения в неудобных скрюченных позах, их терпеливое ожидание было, наконец, вознаграждено: по тропинке торопливо шла к дому молодая темноволосая девушка в туго облегающих ноги джинсах и синей обтягивающей футболке с легкомысленным пестрым мультперсонажем на груди.
Вова толкнул напарника локтем:
— Ну-ка, давани косяка: она?
— Кажись, она… Точно она! Мне Сивый ее детально нарисовал.
— Ну вот и славненько…
Вова вылез из «девятки» и, когда девушке оставалось дойти до них метра три, широко осклабился и полуутвердительно спросил:
— Ирина?
Девушка резко остановилась и подозрительно оглядела улыбчивого орангутанга с ног до головы.
— А что? — вопросом на вопрос ответила она, готовясь на всякий случай дать стрекача обратно на остановку.
— Да вы не бойтесь, сударыня, — Вова призвал на помощь осколки былого образования, — мы к вам от Лелека, мы его… э-э… товарищи. Летаем вместе. Он сейчас в Москве, а мы только оттуда прибыли, вот он и просил вам письмишко передать.
И Вова улыбнулся еще шире, хотя это и казалось уже невозможным.
— Письмо? — девушка явно находилась на перепутье между сомнениями и желанием получить послание. — Где же оно?
— Письмо-то? — переспросил зачем-то Вова и вдумчиво похлопал себя по карманам. Потом нагнулся в салон, к сидящему за рулем Лешему, и громко поинтересовался: — Э-э-э… коллега, письмо у вас?
Леший утвердительно закивал, щербато улыбнулся Ирине сквозь пыльное ветровое стекло, повторяя Вовин жест, похлопал себя по многочисленным карманам китайской жилетки, перегнувшись, достал с заднего сиденья объемистую спортивную сумку и, не прекращая кивать и улыбаться — что, мол, сейчас, мол, в лучшем виде — принялся копаться в ней.
Это решило исход сомнений. Парни в «девятке» не вызывали особого доверия, но ведь Лелек сам рассказывал, что «челноки» — совершенно особенная среда, и что там можно встретить всех — от очевидных уголовников до профессоров филологии. И к тому же она так долго не имела известий о нем…
— Вот спасибо вам, — сказала она, подходя к машине и несмело улыбаясь Вове, — а то его все нет и нет, сказал — на месяц… А я все жду и жду…
Вова улыбнулся широко, как только мог, а потом облепил левой рукой ее лицо, правой резко взял в обхват за талию, согнул пополам и сунул головой вперед в открытую заднюю дверь. Втиснулся следом и, легким ударом в лицо обездвижив дергающуюся жертву, коротко скомандовал Лешему:
— Давай вперед, на третью дачу.
«Девятка» рванула с места и, выскочив на шумный проспект, затерялась среди множества таких же неприметных запыленных автомобилей.
— Друзья мои, попрошу вас сегодня особо не налегать. Завтра к обеду приходим в город, нужно быть в форме. Кто его знает, как там что…
Мы впятером сидели в облюбованном углу бара. Пятой была давешняя худосочная Марина. Впрочем, теперь, в джинсах и полной боевой раскраске она смотрелась куда импозантнее и даже казалась симпатичной. Может, она утром была так обесцвечена после вчерашнего — в смысле, пила тут горькую от одиночества — а может, это были последствия добротного секса. С женщинами, знаете ли, это бывает…
На пальце Марины тускло блеснуло кольцо. Хорошее такое колечко, не турецкая бижутерия. Успел, значит, в рюкзачок руку запустить, гусар хренов. «…А этот перстень, Марина, я сдернул на Березине с мизинца Бонопарта». Знаю я его амплуа, тоже мне, поручик Ржевский. Впрочем, ему виднее.
— Мадемуазель, скажите, как Вам понравился наш друг Михаил? — невинным голосом осведомился у «мадемуазель» Болек и, продолжая наивно таращить на нее глаза, отпил из высокого стеклянного бокала пива.
