Евгений Федоровский - Посылка от Марта
Зандлер не смог поймать нить беседы. Но он физически ощутил, как вдруг напряглась ушная раковина сидящего наискось от него Зейца. Всегда, когда Зейц был за столом, Зандлер не выпускал из поля зрения изощренный орган слуха господина гауптштурмфюрера. Он научился ориентироваться по чуть заметному шевелению гестаповского уха, улавливать степень благонадежности затронутой темы. Сегодня ушная раковина Зейца была в постоянном движении — он усердно уминал цыпленка в сметанном соусе. Но вот паровозный ритм движения нарушился: слух напрягся.
Пихт рассказывал о первых сражениях «битвы над Англией».
— Английская печать уже налепила вашему уважаемому шефу ярлык детоубийцы.
— А за что? Уж скорее его следовало налепить Юнкерсу. Бомбардировщики-то его, — вступился за хозяина пучеглазый капитан Франке, второй летчик-испытатель Мессершмитта.
— Ну, у толстяка Юнкерса репутация добродушного индюка. Гуманист, да и только. А бульдожья хватка Вилли известна каждому.
— Да, уж наш шеф не терпит сантиментов, — согласился Франке.
Пихт повернулся к Вайдеману.
— Я тебе не рассказывал, Альберт, про случай в Рене? Вы-то, наверное, слышали, господин профессор. Это было в 1921 году. Мессершмитт тогда построил свой планер и приехал с ним в Рене на ежегодные соревнования. Сам он и тогда уже не любил летать. И полетел на этом планере его лучший друг. Фамилии я не помню, да дело не в этом. Важно, что лучший, самый близкий друг. И вот в первом же полете планер Мессершмитта на глазах всего аэродрома теряет управление и врезается в землю. Удет — он-то мне и рассказал всю эту историю — подбегает к Мессерпшитту, они уже тогда были дружны, хочет утешить его в горе, а тот поворачивает к нему этакое бесстрастное лицо и холодно замечает: «Ни вы, Эрнст, никто другой не вправе заявить, что это моя ошибка. Я здесь ни при чем. Он один виноват во всем». Понял, Альберт? То-то. Я думаю, это был не последний испытатель, которого он угробил. Не так ли, господин профессор?
Все оборвалось в организме профессора. Судорожно собирая мысли, он не спускал глаз с раскрытой, как мышеловка, ушной раковины Зейца.
— Я не прислушивался, господин лейтенант. Вы что-то рассказывали об испытаниях планеров. Я не специалист по планерам.
Элеонора поспешила на помощь отцу:
— Пауль, можно вас попросить об одной личной услуге?
— Обещаю безусловное выполнение.
— Не обещайте, не услышав, Пауль! — Элеонора поджала губы. — Если генерал-директору случится посетить Аугсбург, уговорите его зайти к нам. Я хочу сама его сфотографировать. Его старый портрет уже выцвел.
— Генерал-директор, без сомнения, будет польщен таким предложением. Он высоко ценит юных граждан Германии, которым не безразлична слава Третьего рейха.
— О, Пауль! Я могу надеяться…
Пихт встал, наклонился через стол, почтительно, двумя руками, взял мягкую ладонь Элеоноры, коснулся губами запястья.
— Вы умеете стрелять, фрейлейн?
— Нет, что вы!
— Надо учиться. У вас твердая рука.
Позеленевший Зейц повернулся к Зандлеру.
— Где же ваша несравненная Ютта? Или сегодня, в честь почетных гостей… — ухмылка растянула плотное лицо гауптштурмфюрера, — вы изменили своему правилу сажать прислугу за стол?
— Ютта не прислуга… — оробев, начал профессор.
— Я слышу, господин Зейц интересуется нашей Юттой, — проговорила Элеонора. — Вот сюрприз! Но сегодня она не спустится к нам.
— А если я попрошу?
— Ну, если вы умеете и просить, а не только приказывать, испытайте себя. Но чур, никакого принуждения. Ведь вы не знаете своей силы…
Элеонора шаловливо ткнула пальчиком в черный рукав гестаповца. Зейц встал, расправил ремни и направился к деревянной лестнице на антресоли. Заскрипели ступени.
Ютта поспешно закрыла дверь, внутренне собралась. Из ее комнаты на антресолях, если оставить двери приоткрытыми, было хорошо слышно все, о чем говорилось в зале. При желании она могла и незаметно рассмотреть сидящих за столом. Ни Зейц, ни Франке, ни другой испытатель из Лехфельда — Клюге не интересовали ее. Они уже не раз были в этом доме. Все внимание Ютты было обращено на двух приезжих. Один из них может оказаться тем самым Мартом, о приезде которого в Аугсбург сообщило присланное из Берлина письмо. Ведь именно сегодня он должен связаться с ней. А до полуночи всего два часа. Появление этих двух здесь сегодня не может быть случайным. Но кто же из них? Конечно, когда она спустится, он найдет способ привлечь к себе ее внимание. Но прежде чем показаться внизу, она хотела бы сама узнать его. Кто же он? Кто? Он скажет ей: «Фрейлейн, по-видимому, вы до сих пор любите читать сказки?» Она скажет. «Я ненавижу их, они мешают нашему делу». Он скажет. «Но они учат любить родину, не правда ли?» Она скажет: «Так говорит мой дядюшка Клаус. Но ведь любить родину — это значит сражаться за нее? Вы сражаетесь за фатерланд?» И тогда он ответит: «Я, как несчастный Рюбецаль, летаю над землей, оберегая покой людей». Так он скажет или примерно так.
Но кто же из них? Высокий белокурый лейтенант или плотный коренастый капитан? Лучше бы лейтенант! Ах, Ютта, Ютта! Красивый парень. Только уж очень самоуверен. И рисуется перед Элеонорой. «Мы с генералом». «Я уверен…» Фат. Элеонора уже размякла. А он просто играет с ней. Конечно, играет. Наверное, у него в Берлине таких Элеонор!..
«Как он на нее смотрит! А глаза, пожалуй, холодные. Равнодушные глаза. Пустые. Разве могут быть такие пустые стеклянные глаза? А капитан? Этот как будто проще. Сдержанней. И чего он все время крутит шеей? Воротник жмет? Или ищет кого-нибудь? Меня? И на часы смотрит. О чем это он шепчется с Клюге? А теперь с Зейцем. А лейтенант развязен. Руки целует Элеоноре. Расхвастался связями. А Зейц даже позеленел от злости. Встал. Идет сюда. Только его мне не хватало! Ну, что ж, даже лучше. Все равно надо сойти вниз». Ютта быстро прикрыла дверь, забралась с ногами в мягкое кожаное кресло.
Зейц постучал, тут же, не дожидаясь ответа, распахнул дверь. Сколько в нем благодушия! Широкое лицо беспредельно растянуто в благожелательной улыбке.
— Простите, фрейлейн, за позднее вторжение. Поверьте, что оно вызвано моим глубоким расположением к обитательницам этого милого дома. Сочувствую вашей бедной головке, но…
— Ваше чувство к госпоже Элеоноре для меня не секрет, господин Зейц.
— Тем лучше.
Взгляд Зейца внимательно ощупывал комнату.
— Надеюсь, вы одобряете мой выбор?
— Элеонора — девушка, заслуживающая безусловного восхищения. Но я не думаю, чтобы она уже была готова к брачному союзу. Ей нет и двадцати.
