Дмитрий Жданов - Путаница
— Вот это следствие и выяснит, — многозначительно заявил один из визитёров. — Кто участвовал, сколько человек и роли каждого вскроет. И Вашу причастность расследование установит в полной мере. Вот Вы рассказываете, что ничего противоправного не предпринимали, и вообще мерзости творили неизвестные люди. А между тем, посторонних никто, кроме Вас не видал ни входящими, ни убегающими. И уж если подходить совсем формально, то нож окровавленный нашли именно в Вашей постели и там наверняка будут отпечатки гражданина Ж. ва, то есть Ваши. К тому же кровь жертвы нашлась и непосредственно вблизи Вашего, так сказать, возлежания. Эти неоспоримые факты Вы предложите проигнорировать?
Я понял, что крышка мышеловки, где я нахожусь на данный момент, потихоньку начала прикрываться. И вновь проклял этого гада, вложившего мне нож в руку. Это существенно осложнило мою защиту. Ещё несколько подобных вопросов, и слуги закона вполне с чистой совестью поставят на мне клеймо подозреваемого, а может, и обвиняемого. Драгоценные минуты утекали, действовать надо было срочно, чуть ли не мозговой штурм провести. Но чем его проводить, если, простите, «черепушка» ещё не до конца выздоровела? И тут одна шальная, но спасительная мысль посетила мою голову.
— А вы проанализировали, например, как связано количество преступлений в округе с появлением меня в квартире? Это я, вернувшись из больницы, стал увеличивать вам статистику или просто преступления со всего города ко мне переместились? Об этой стороне дела, вы понятно, и не задумались? А ведь если количественного всплеска не произошло, это значит, что меня просто хотят сделать «козлом отпущения». И какой же я тогда вам асоциальный элемент? А то припёрлись, как Чудо-юдо трёхголовое, а подумать и порассуждать ни одна голова не удосужилась! — напал на них я.
Они скукожились и надолго замолчали. Исчез также весь их служебный пафос. Каждый из «синих кафтанов» уткнулся в свои бумажки, двое из троих застрочили чего-то на форменных бланках. От сердца отлегло, перевес остался на моей стороне. Этим пылесобирателям явно нечего было противопоставить моей логике. Впрочем, победа была пока только тактической, эти кафтаны вернутся в свою контору, поразмыслят активно, и придут, вероятнее всего опять ко мне, да с теми же текстами. Так и будут кружиться вокруг, как коршуны над добычей. Поэтому мне требовалось опередить их и к следующему визиту выстроить хоть какое-нибудь подобие алиби. Я подумал, что неплохо бы нанять адвоката. А заодно «плотно потрясти» моих коллег по работе, может, они хоть как-то проговорятся, я всё-таки верил, что не обошлось без их, пусть и опосредованного, участия. Зависть и конкуренция в наше время способны людей толкнуть на многое. От усиленных размышлений и пережитых стрессов опять вернулись головные боли. Прав был доктор, заверяя, что в больнице я быстрее поправлюсь. Моё выздоровление явно буксовало. А положение с каждым днём становилось всё незавиднее, в историю моей жизни добавлялись всё новые деяния, от которых мне ещё долго предстоит отмываться. Это бесило и грозило доконать меня окончательно, я начал уже подумывать, а не вызвать ли «шринка» на дом для беседы. В конце-концов, даже здоровые люди иногда по малозначительным проблемам норовят сходить на приём к психологу. В голове вновь забарабанили молоточки, и я забылся в тревожном сне.
Вечером, как всегда, прибежала Яна. Правда, за полчаса до неё меня разбудила пришедшая мама. Я держался бодро и неистово отказывался от какой-либо помощи, обещая что моё доброе имя обязательно вернется к незапятнаному состоянию. Попутно пришлось врать и об улучшениях в состоянии здоровья. Что поделать, сердца матерей надо беречь!
Яна привнесла в мою затхлую спальню запах своих духов, которые будоражили меня с каждым разом всё больше. Видно было, что девушку нисколько не отпугивали приписываемые мне деяния. Она подарила мне вкусный ужин и два поцелуя, и я прочувствовал, что магнетизм между нами, именуемый в простонародье влюблённостью, обоюден. Кормить Гурина и приставленного ещё какого-то милиционера, я моей гостье запретил, зачем еду переводить, всё равно их убьют сегодня ночью. И никакие «синие кафтаны» с их расследованиями тут не помогут, грустно раздумывал я. Пользуясь, что ещё не совсем поздно, я позвонил знакомому адвокату и коллегам из редакции и призвал их назавтра, так сказать, с визитами.
* * *Я проснулся от звуков выстрелов. Вбежавший в комнату Бузакин, который как оказалось, дежурил всю ночь в машине у моего подъезда, заметался по квартире, но никого не обнаружил. В коридоре корчился в агонии один из моих придворных милиционеров, второй же, получив три пули, не делал решительно ничего. А в зале примчавшийся сыщик обнаружил раскуроченный банкомат. Слышались звуки ожившей среди ночи многоэтажки, хлопали двери, собирались соседи, натужно гудел лифт. Я в который раз готовился быть в центре внимания и обречённо ожидал. Только губы не красил, как поп-звезда. После однообразных и привычных уже формальностей в виде выноса трупов из квартиры, снятия отпечатков и дачи объяснений, меня, наконец, оставили в покое.
Очнулся в следующий раз я почти в полдень, от шума пришедшей дневной медсестры. Она, стараясь не встретиться лишний раз взглядом, молча сделала укол и удалилась. Ну и правильно, рассуждал я, пусть смотрит мне туда, куда заслуживает.
Следом за медичкой прибыли мои трое товарищей по работе, тех самых, кого я косвенно подозревал и с кем имел совместные возлияния в клубе недавно. Нет, всё-таки у них на подобные поступки, типа убить или ограбить, кишка определённо была тонка, приходил я к неутешительному выводу в ходе беседы, анализируя каждого из пришедших. А кроме версии, связанной с этими персонажами, никакой другой разумной теорией, объясняющей преступления в моем доме, я не обладал. Опять тупик, а между тем время идёт, и держу пари, сегодня меня снова посетят прокурорские служаки, сокрушался я про себя, вполуха слушая их болтовню. Вдруг одно слово резануло слух, и я вернулся к действительности.
— Я говорю жене, что с ними не знаком, а она, дескать, твои мулатки, сам их наверняка вызвал, сам с ними и живи. В общем, собрала вещи и к тёще отчалила, а я знать не знаю, как они у нас в спальне очутились. Ни бельмеса по-русски не понимают и сказать не могут, — взахлёб делился своими семейными дрязгами Звягинцев.
— Две мулатки? — переспросил я. — Прямо в постели нашлись? Так это ж моё было желание на корабле!
— А моё — это чтоб не я на работу ходил, а она ко мне являлась, — встрял в нашу горячую дискуссию Изнанцев, но его никто не слушал.
Я продолжил свой монолог:
