Александр Барченко - Доктор Чёрный
Маленький, рыженький, подслеповатый, с острым клочком жидкой бородки, то сбрасывая, то надевая пенсне и, видимо, рисуясь, Чижиков сыпал мудрёными названиями, приводил цитаты и формулы.
— Между прочим, третьего дня приезжает ко мне на дом этот… ну, известный капиталист, француз… Леру, — рассказывал Чижиков небрежным тоном. — Мы, французы, говорит, привыкли в двух словах кончать дело. Сколько вы хотите за ваш прибор?.. Нет, я думаю, погоди: до тех пор пока не появилась в «Старом времени» статья о моём приборе, вы ко мне и заглянуть не заблагорассудили, а теперь, когда газеты подняли шум около моего имени, вы лезете с предложениями! Прошу извинения, мсье, говорю. Я нахожу более выгодным для себя эксплуатировать своё изобретение в России собственными силами…
Старик Бутягин, слышавший из верных рук о том, как Чижиков, несколько лет уже носившийся со своим изобретением, обивал пороги редакций, тщетно умоляя о содействии, пока «Старое время» не тиснуло наконец микроскопическую заметку в отделе хроники, изредка поддакивал неопределённо одобрительным мычаньем.
Дина Сметанина, худощавая бледная девушка с огромными серыми глазами и роскошной тёмно-русой косой, внимательно разглядывала лицо изобретателя, и губы её против воли вздрагивали насмешливой улыбкой. Чижиков почему-то напоминал ей жмурящегося, фыркающего котёнка.
— Владимир Александрович! Бросьте, ради Бога, ваши учёные разговоры. Мы скучаем! — капризным тоном балованного ребёнка прервала изобретателя Наташа. — Мы верим, у вас теперь миллионы, и вы завидный жених. Расскажите нам что-нибудь новое, интересное. Вы говорите о телеграфе. Дорн молчит и мечтает о ком-то. О ком вы мечтаете, Дорн?
Угрюмый студент поднял своё истомлённое некрасивое лицо с глубоко запавшими умными глазами и сказал, откашлявшись:
— Так. Ни о ком.
— Дорн мечтает, очевидно, о своём приятеле, — улыбнулась Дина Сметанина. — Он давеча прочитал мне о нём целую лекцию.
Дорн укоризненно посмотрел на свою визави и покачал головой.
— О ком это? — спросила Наташа.
— О докторе Чёрном.
Чижиков фыркнул и презрительно сморщился.
— Чёрный? Приват-доцент?.. И вы с этим господином приятели?
Дорн повернулся к изобретателю, внимательно посмотрел ему в лицо, помолчал и ответил:
— Доктор Чёрный лет на пятнадцать, если не ошибаюсь, старше меня. Едва ли при таких условиях нас можно назвать приятелями… Я занимаюсь у доктора в лаборатории частным образом. А вы его… знаете?
— Ещё бы! — презрительно выпятил губы Чижиков. — Кто же из нас в университете не знает Чёрного. Человек не успел ещё года прожить в Петербурге, а уж его дважды на учёных заседаниях называли в лицо шарлатаном… Не понимаю, как совет допустил его на кафедру!
— Вы знакомы с его трудами?
Чижиков засмеялся и покровительственно похлопал Дорна по плечу:
— Мой молодой коллега! На вас, как на всякий молодой неокрепший ум, действуют смелые фантастические теории. Для нас же, людей точной науки, привыкших верить лишь цифрам, такие господа, как ваш Чёрный, — фокусники и шарлатаны, не больше!..
Дорн, молча выслушавший нравоучение Чижикова, минуту помолчал, потом спросил:
— Вы, кажется, только что упоминали имя профессора Гаррисона?
— Упоминал. Что ж из этого? Имя Гаррисона известно всему миру. Возьмите его последнюю работу. Вот образец точного научного исследования! К сожалению, оно вам едва ли доступно: вышло лишь издание на английском языке…
— Вы имеете в виду его исследование белковых веществ?
— Вы читали? — изумился Чижиков.
— Я владею тремя языками, — спокойно ответил угрюмый студент. — Так вот. Я, собственно, хотел обратить ваше внимание на то, что Гаррисон в своей работе ссылается, между прочим, на Чёрного…
— Где? Что вы? Вы путаете! — возмущённо воскликнул Чижиков.
— Именно в последней работе, — спокойно продолжал Дорн. — Например, в главе о спячке животных. Потом в том месте, где Гаррисон описывает новые опыты с замораживанием плесневого грибка. Да, кроме того, он и в предисловии выражает ему, в числе других, благодарность за содействие в собирании данных.
— Позвольте, тут, очевидно, недоразумение! Быть может, в другом издании?
— Вы только что сами сказали, что вышло лишь одно издание, — спокойно возразил Дорн.
— Ха, ха, ха! — раздался весёлый хохот Наташи. — Я говорила вам, Владимир Александрович, бросьте учёные разговоры. Вот и договорились!
— Но, позвольте, это необходимо выяснить…
— Вы, коллега, не волнуйтесь, — раздался из-за самовара старческий голос Бутягина. — Вы, того, как это… Действительно, молодой человек отметил совершенно правильно. Я читал эту работу. Вы, очевидно, забыли. Да вы можете сами у него справиться. Он скоро должен быть.
— Кто? Гаррисон?
— Гаррисон. Хе, хе, хе! Гаррисон далеко, Гаррисон в Эдинбурге. Чёрный, Александр Николаевич!
— Чёрный? — удивлённо воскликнула Наташа.
— Что ж тут особенного? Я его сам давно хотел пригласить, да всё не было случая. А на прошлой неделе у редактора он мне представился, и я просил его не стесняться визитом. Он и на мать хорошее впечатление произвёл. Как ты скажешь, Машенька?
Профессорша, добродушная дама лет пятидесяти, до сих пор не забывшая манер института, в котором она, урождённая баронесса, получила воспитание, поднесла зачем-то к носу лорнет и поглядела на своего знаменитого, но дряхлого мужа.
— О ком ты говоришь, Базиль?
— О докторе Чёрном. Помнишь, у ректора?
— Ах, тот… С синими глазами, бледный? Мил, очень мил…
— Но, позвольте… Вам следовало всё-таки предупредить меня, — обиженно сказал Чижиков.
— О чём, дорогой мой? Разве я знал, что вы о нём так отзовётесь? Да, вот, кстати, он сам, должно быть, — кивнул хозяин в сторону передней, где затрещал звонок. — Проси сюда, — сказал он явившейся с докладом горничной и поднялся с места, чтобы встретить гостя.
На пороге появилась невысокая стройная фигура в безукоризненно сшитом смокинге. Не торопясь, непринуждённо и в то же время солидно, с привычкой человека, получившего хорошее воспитание, этот, так мало с первого взгляда похожий на учёного человек приложился к руке приветливо ему улыбавшейся хозяйки, пожал руки мужчинам и раскланялся с барышнями.
— Прошу извинить! — произнёс он негромким твёрдым голосом. — Я запоздал. Прямо с вокзала. У Парголова под поезд бросилась женщина. Поезд задержали на сорок минут.
— Опять! Какой ужас! — вздохнула хозяйка. — Это каждый день, каждый день…
— Ранило или убило? — спросила Наташа, внимательно приглядываясь к гостю.
