Жюль Верн - Черная Индия
— Случайность? — повторил молодой человек, качая головой. — Да, случайность…
Он остановился, прислушиваясь.
— Что там? — спросил инженер.
— Мне показалось, что за нами кто-то идет, — ответил Гарри, внимательно вслушиваясь. — Нет, я, наверно, ошибся. Обопритесь, пожалуйста, на мою руку покрепче, мистер Старр. Пусть она послужит для вас костылем.
— Крепким костылем, Гарри, — ответил Джемс Старр. — Нет лучшей опоры, чем славный парень вроде тебя.
Оба молча продолжали путь под мрачными сводами. Гарри, явно встревоженный, то и дело оборачивался, стараясь уловить отдаленный звук или слабый свет. Но впереди и позади были только мрак и безмолвие.
5. СЕМЕЙСТВО ФОРД
Через десять минут Джемс Старр и Гарри Форд вышли, наконец, из главного штрека.
Молодой горняк со своим спутником подошли к большому гроту, если только можно так назвать обширную и мрачную подземную выработку. Это пространство, однако, не было совершенно темным. Из устья заброшенного ствола, пробитого из верхних горизонтов, в него проникал слабый свет. По этому же стволу происходила и вентиляция шахты Дочерт. Благодаря своей меньшей плотности теплый воздух устремлялся отсюда к стволу Ярроу.
Таким образом сквозь толстый сланцевый свод в это подземелье попадало немного воздуха и света.
Там-то, в подземном жилище, выдолбленном в сланцевых массивах, на том самом месте, где некогда работали могучие подъемные машины, и жил уже десять лет Симон Форд со своей семьей.
Старый мастер охотно называл свое жилище «коттеджем».
Благодаря небольшим сбережениям, накопленным за долгую трудовую жизнь, Симон Форд мог бы жить на солнце, среди деревьев, в любом месте Соединенного королевства; но он и его домашние предпочли не покидать копей, где они были счастливы, — у них были одинаковые мысли и вкусы. Да, им нравился этот коттедж, погребенный в недрах шотландской земли, на глубине в полторы тысячи футов. Одним из достоинств этого жилища являлось то обстоятельство, что здесь нечего было бояться налоговых агентов, которым поручалось производить перепись налогоплательщиков: сюда-то они не придут отыскивать хозяев коттеджа.
В описываемое время Симон Форд, бывший рудничный мастер шахты Дочерт, был еще очень бодр для своих шестидесяти пяти лет. Высокий, сильный, хорошо сложенный, он мог бы считаться одним из самых замечательных уроженцев кантона, поставляющего столько бравых и рослых солдат в полки гайлендеров.
Симон Форд принадлежал к старинной шахтерской семье, — его родословная восходила к тем временам, когда начались первые разработки шотландских угольных залежей.
Не производя археологических изысканий, чтоб узнать, пользовались ли углем древние треки и римляне и разрабатывали ли китайцы угольные копи задолго до нашей эры, не исследуя вопрос о том, действительно ли название минерального топлива происходит от имени одного бельгийского кузнеца XII века, — можно и без этого утверждать, что английские угольные бассейны были первыми, в которых началась правильная разработка. Уже в XI веке Вильгельм Завоеватель делил между своими соратниками добычу Ньюкаслского бассейна. В XIII веке Генрих III выдал патент на разработку «морского угля». Наконец, к тому же веку относится упоминание о залежах в Шотландии и Уэлсе.
Именно в это столетие предки Симона Форда спустились в рудники Каледонии. И с тех пор все Форды, поколение за поколением, трудились там. Они были простыми рабочими. Извлекая драгоценное топливо, они работали, как каторжники. Полагают даже, что рабочие в угольных шахтах, как и в солеварнях, были настоящими рабами. В XVIII веке это мнение было так широко распространено в Шотландии, что в эпоху войны Претендента опасались, не восстанут ли двадцать тысяч шахтеров в Ньюкасле, чтобы отвоевать себе свободу, которой, по их убеждению, они были лишены.
Как бы то ни было, Симон Форд гордился тем, что принадлежит к великому племени шотландских шахтеров. Он работал там же, где и его предки орудовали кайлом, обушком и киркой. К тридцати годам он стал мастером на шахте Дочерт, крупнейшей на Эберфойлских копях. Он страстно любил шахтерское дело и долгие годы усердно выполнял свои обязанности. Единственным его огорчением было то, что он видел, как истощается пласт, и предчувствовал наступление момента, когда месторождение будет выработано.
Тогда-то он занялся разведкой новых пластов во всех шахтах Эберфойла, сообщавшихся между собой под землей. Ему посчастливилось открыть несколько пластов — уже в последний период эксплуатации рудника. Он чудесно пользовался своим шахтерским чутьем, и инженер Джемс Старр высоко ценил его. Можно сказать, что он угадывал залежи в глубине копей, как деревенский вещун обнаруживает скрытые в земле родники.
Но, как уже сказано, настал момент, когда в копях совсем не стало угля. Бурение не давало больше никаких результатов. Ясно было, что угольная залежь полностью выработана. Работы прекратились. Шахтеры разбрелись.
Поверят ли нам? Большинство из них было в отчаянии. Те, кто знает, как человек может любить свой труд, не удивятся этому. Симон Форд, несомненно, был потрясен больше всех. Он был прирожденным шахтером, из тех, чья жизнь тесно связана с жизнью шахты. Он не покидал шахту со дня рождения и, когда работы прекратились, пожелал остаться в ней. И он остался. На Гарри было возложено снабжение подземного жилища всем необходимым; что же касается Симона, то за десять лет он не поднимался на поверхность и десяти раз.
— Идти наверх? Зачем? — говорил он и не покидал своих черных владений.
Впрочем, в этом совершенно здоровом месте, при постоянно ровной температуре, старый мастер не знал ни летней жары, ни зимних холодов. Семья его была здорова. Чего еще он мог желать?
Но в глубине души он был сильно опечален. Он тосковал о шуме, о движении, о жизни прежних дней, когда шахта так деятельно разрабатывалась. Однако его, поддерживала одна постоянная мысль.
— Нет! нет! Залежь еще не исчерпана! — повторял он.
И плохо пришлось бы тому, кто при Симоне Форде посмел бы усомниться, что Старый Эберфойл когда-нибудь воскреснет из мертвых! Почтенный мастер не расставался с надеждой открыть новый пласт, который вернет шахте прежнее великолепие. Да! если бы понадобилось, он снова взялся бы за кайло и его старые, но еще крепкие руки уверенно врубились бы в скалу. Итак, он бродил по темным штрекам, то один, то с сыном, наблюдая, ища, и к вечеру возвращался в коттедж усталый, но не отчаявшийся.
Мэдж, высокая и сильная женщина, была достойной подругой Симона Форда, «доброй женой», как говорят в Шотландии. Как и ее муж, Мэдж не захотела уходить из шахты Дочерт. Она разделяла в этом отношении все надежды и мечты Симона. Она ободряла его, побуждала к действию, она твердила с уверенностью, согревавшей сердце старого мастера:
