Виталий Мелентьев - Одни сутки войны
— Читайте вслух.
Лебедев шагнул вперед, принял этот листок осторожно, с опаской и в то же время с готовностью, и уже открыл было рот, чтобы произнести первое слово, но запнулся и посмотрел на полковника.
— Читайте, читайте. Это может оказаться и чепухой.
Лебедев пожал плечами и, откашлявшись, начал читать:
— «Приветик, Маша. Дождик прошел?» — «Какой там дождь — попрыскало, и все! А у тебя как? Сказала ему?» — «Ему скажешь! Примчался, машину бросил и убежал. Прибежал, веришь, на нем лица нет. Мне даже страшно стало». — «Наверное, опять неприятности». — «Да, у них служба такая…» — «Так и уехал?» — «Ага». — «И все равно довольно тебе мучиться — он не идет, сама намекни». — «Не знаю, веришь, как увижу, так ноги подкашиваются». — «Вот дура! Неужели рядом других нету?» — «Мало ли других… Слушай, Маша, пришли еще огурчиков. Такие огурчики! И еще, может, капустки». — «Чтой-то тебя, девка, на кисленькое потянуло. Одного любишь, а с другим…» — «Перестань, Машка. Я ж влюбленная». — «Когда ж теперь опять появится?» — «А он как ясный месяц: если у них операция — покажется, а нет — скроется. А я сохну». — «Ох и дура ж ты». — «А ты б на моем месте?» — «Так и я ж, наверное… Присылай своего Ванечку, я у хозяйки и огурцов и капусты выпрошу. А если пришлешь старухе полотенцев — она и на соленые помидорчики раскошелится». — Майор растерянно огляделся и доложил: — Все.
— Знаю. Скажите, майор, как часто вы бывали на армейском обменном пункте?
— Обычно… дважды в день… последнее время.
— Почему?
— Там у нас рации.
— А не в последнее?
— Мы снабжались там. Так что… по потребности.
— Ясно. Где ставили машину?
— За углом школы, в которой размещался штаб.
— К радистам ходили пешком?
— Так точно. И каждый раз старался разными дорогами.
— Но все равно огибая здание школы?
— Так точно. Иначе нельзя.
— У меня все. У вас, товарищ командующий, к майору Лебедеву вопросы есть? Нет? У вас, товарищ генерал? Нет? Тогда, товарищ майор, я вас попрошу отправиться к моему заместителю и вместе с ним заново проанализировать все операции. Не спеша. Обстоятельно и, я бы сказал, отрешенно. Времени у вас теперь хватит.
Лебедев ушел, а командующий спросил у полковника:
— Думаете, в этой девичьей болтовне и есть разгадка?
— Пока не думаю. Пока только нащупываю. Дело в том, товарищ командующий, что майор ставил машину как раз против здания почты и, следовательно, районного коммутатора. Если учесть, что разговор двух подружек — честно скажу, мы уж куда только не совались со своими подозрениями и контролем — был записан нами минувшим утром, то тут кое-что есть. Именно поэтому я так рано явился к вам. Как вы заметили, без вызова.
— Выходит, эта Дуся или Маша — шпионки?
— Нет, еще ничего не выходит. Пока что ясно, что эта самая Дуся влюбилась в майора и делится об этом с подружкой. Причем, как видите, очень аккуратно, как истая влюбленная, следит за каждым его шагом, за настроением. Если сопоставить все по времени, то…
— В этом есть рациональное зерно, — сказал член Военного совета. — Что собираетесь предпринять?
— Пока будем анализировать провалы, попробуем разработать эту линию.
Командующий помолчал, потом устало махнул рукой:
— Хорошо. В девять — доклад комфронтом. Попробую поспать.
6
Сутоцкий сопел и молчал. Матюхин, казалось, не обращал на него внимания. Как-то незаметно он обогнал напарника и теперь, ловко лавируя между кустарником и стволами деревьев, забирался в глубь леса между странной телефонной линией и той заброшенной дорогой-просекой, по которой проехали немецкие саперы. Его худощавое, острое лицо было озабоченно, губы часто шевелились.
Внезапно он остановился и недобро спросил:
— Ты знаешь, куда мы идем?
— Нет.
— А какого же черта молчишь? Ты что, пешка?
— Ты ж взялся командовать… А я при тебе вроде… персональной охраны.
— Хватит, Николай! Давай договоримся. А то будем злиться друг на друга и провалим дело. Ты знаешь, что нам больше всего нужно?
— А черт его знает, что ты еще выдумал…
— Я сказал — хватит! Нам нужна связь! Понимаешь, связь! И еще — свежие головы. Давай лучше сядем и подумаем.
Они сели, и Сутоцкий спросил:
— Ты думаешь, этот самый Курт не приведет за нами «хвоста»?
— Не должен.
— Почему? Может, объяснишь, о чем ты беседовал с ним, что он тебе писал? Ты действуешь, а я и в самом деле как пешка: в немецком-то я не силен!
— Не злись, Николай! Обскажу, как говорится, все до ниточки.
Андрей передал весь разговор с Куртом и объяснил свое поведение.
— Для тебя, может, все гитлеровцы на одно лицо. А я его увидел, сразу понял: австрияк. Они смуглее и чернявее. И наверняка мужик: шея тощая, а руки тяжелые. Мужики и там горбят — будь здоров. Когда прочитал письма, все стало на место. Австрияки, они помягче немцев, чувствительнее. А раз он еще и мужик, то, значит, как всякий мужик, соображать будет туго. Вот я вначале на чувствительность и ударил, пока он не пришел в себя, а потом уж на патриотизм: они ведь не слишком немцев любят.
— Теперь понимаю, но… не верю, что он, очухавшись, не доложит.
— А зачем ему докладывать? Ты одно пойми, мужик, бауэр — хоть немец, хоть австрияк, — он всегда немножко кулак, единоличник. Самому выжить, самому выгоду получить. Я в плену у бауэров работал, психологию их ой-ой как изучил. Он обязательно прикинет: а ему оттого, что он доложит, что будет? И сразу поймет: ничего хорошего не будет. Только плохое. В плен он все-таки попал? Попал! Расписку дал? Дал. Любой следователь, любой офицер прежде всего начнет допытываться: а что он такое сказал, что его отпустили подобру-поздорову? За признание ему сразу виселица. Не-ет, даже если б он и не австрияком был, и то промолчал бы. А он австрияк. Он еще немножечко будет гордиться тем, что насолил швабам — так они настоящих немцев-пруссаков называют. А в плен придет — милости просим.
— А если не придет? Если против нас воевать будет?
— Слушай, Коля, скажи по совести: тебе радостно было бы его кончать? Стрелять же нельзя… — Сутоцкий смущенно хмыкнул. — Вот то-то и оно. Неприятно… Давай подумаем о худшем: этот Курт — дурак, доложил, за нами погоня. Что делать?
— Нужна связь.
— А ее нет! И еще. Раз саперы пошли по колонному пути, значит, скоро начнут выдвигаться войска, значит, близко ихнее наступление. Так я понимаю?
— Так. Почему все же ты уверен, что Курт сказал правду? Может, он врал.
— Нет. Он говорил правду. Он не отвечал на мои вопросы, а подтверждал или отрицал их. Такой, как он, быстро ложь не придумает. Правду говорил. А свидетельство тому — саперы.
