Майн Рид - Жена-девочка
Слова «это бессердечно, жестоко!» уже готовы были сорваться с ее уст, но чувство гордости остановило ее, и она быстро выскочила из вагона, чтобы избежать унижения.
Майнард также был близок к тому, чтобы заговорить. И он также подавил свое желание — гордостью, но не бессердечностью!
* * *Он наблюдал за ними, как они шли по перрону. Он видел, как к ним присоединились двое джентльменов — один из них сделал это украдкой, как будто не желал, чтобы его заметили.
Он знал, что скрывающимся господином был Свинтон, и знал, почему он не желает попадаться Майнарду на глаза.
Майнарда более не волновали ни действия этого господина, ни — тем более — его компания. Единственной реакцией Майнарда были слова:
— Странно, что в каждом неприятном эпизоде в моей судьбе я встречаю эту компанию — в Ньюпорте, в Париже — и вот теперь, в Лондоне, когда мое несчастье велико как никогда!
Он продолжал размышлять над этим совпадением, пока железнодорожный носильщик без особой учтивости запихнул его самого и его чемодан в кэб.
Служащий не понял причины его витания в облаках и не сделал ему никакой скидки на это.
Захлопнутая с силой дверца напомнила Майнарду о его небрежности: он забыл дать носильщику чаевые!
ГЛАВА LXIII. «КАК ЭТО СЛАДКО, КАК СЛАДКО!»
Путешествуя в кэбе, Майнард благополучно добрался до своего дома рядом с Портмэн Сквер.
Благодаря тому, что у него был свой ключ, он вошел в дом, не побеспокоив хозяйку.
Хотя он был у себя дома, и кровать словно приглашала его задремать, уснуть он не мог. Всю ночь напролет он пролежал на ней без сна, думая о Бланш Вернон.
Встреча с Джулией Гирдвуд, которая ехала рядом с ним в железнодорожном вагоне, отвлекла его на время, но все воспоминания, связанные с ней, исчезли, как только они расстались, так и не заговорив друг с другом.
Джулия покинула вагон, и мысли Майнарда вернулись к дочери баронета, к ее прекрасному облику, с розовыми щеками и золотистыми волосами.
Непредвиденное осложнение было очень неприятно, и он сожалел, что так вышло. Но все же, размышляя, он чувствовал себя не несчастным, а лишь не полностью счастливым. И как могло быть иначе после тех нежных слов, все еще звучавших в его ушах, после того, как он получил этот листок бумаги, который он снова достал и перечитал при свете лампы?
Больно было думать, что «папа никогда не согласится на то, чтобы она снова встретилась со своим любимым». Но он не терял надежды.
Дело ведь происходило не в средневековой Англии, не в стране монастырей, где, чтобы осуществилась любовь, требуется санкция родителей. Все же власть родителей могла быть преградой, и серьёзной преградой, но Майнард не придавал этому большого значения.
Между ним и надменным баронетом возник барьер, который Майнард не в состоянии преодолеть — их разделяла пропасть социального неравенства!
Неужели нет никаких способов изменить это? Ни одного способа получить согласие на продолжение отношений с дочерью баронета?
В течение долгих часов эти вопросы мучили его; обессиленный, он заснул, так и не найдя ответа на них.
В это же время Бланш лежала на своей кровати без сна и долгие часы размышляла над теми же проблемами.
У нее были несколько другие мысли, в том числе и такие, что вызывали страх. Её страшил разговор с отцом!
Вернувшись в свою комнату, она сумела в тот день избежать неприятного разговора.
Но на следующий день, когда ей придется встретиться с отцом, — она, скорее всего, вынуждена будет дать объяснения происшедшему. Казалось, ничего нового уже нельзя было добавить к этому. Но необходимость успокоить её отца и повторение того, что уже известно, могло быть достаточно неприятным и причинить ей боль.
Кроме того, был ещё один её поступок, уже после того, что все это случилось, — тайное послание, маленькая записка, переданная Майнарду. Она сделала это наскоро, уступив инстинкту любви, которая полностью владела ей в ту минуту. Теперь, в спокойном состоянии, в тиши своей комнаты, смелость оставила её, и девочка сомневалась, правильно ли она поступила.
Это было скорее опасение за последствия, чем раскаяние в самом поступке. Что, если отец узнает и об этом? Или если он будет догадываться и расспрашивать её?
Она знала, что ей придётся признаться. Она была ещё слишком юная и бесхитростная, чтобы отпираться. Правда, в последнее время она так и делала, но в общем это было иное, чем говорить неправду. Если это неправда, то и притворную стыдливость можно считать извинительной.
Но её отец так не думал, и она знала об этом. Рассерженный на неё за то, что он увидел, он придёт в ещё большее негодование, если узнает о записке, — возможно, устроит скандал. Как ей предотвратить это?
Она решила поделиться своими страхами.
— Дорогая Сабби! — сказала она. — Ты думаешь, он догадается об этом?
Вопрос был обращен к темнокожей служанке, которая расположилась на крошечном диванчике в вестибюле, рядом с комнатой Бланш, чтобы в этот поздний час прислуживать своей юной хозяйке, разговаривать с ней и утешать её.
— О чём вы говорите? И кто должен об этом догадаться?
— О записке, которую ты ему передала. Мой отец, разумеется.
— Ваш отец? Я не передавала ему никакой записки. Вы что-то перепутали, мисс Бланш!
— Нет-нет. Я имею в виду записку, которую ты передала ему — тот листок, который я поручила тебе передать.
— О, передать масса Майнарду! Конечно, я передала ему записку.
— И, — как ты думаешь, — тебя никто не видел?
— Не беспокойтесь об этом. Никто не заметил это. Сабби незаметно положила этот маленький пакетик прямо в карман джентльмена — в его наружный карман — так, что это никто не увидел. Это было несложно сделать, мисс Бланш. Никто не мог увидеть этой передачи. Нужно было иметь глаза Аргуса note 29 , чтобы заметить это.
Однако самоуверенность, с которой Сабби утверждала это, была внешней, на самом деле она сомневалась.
Да, у нее были основания сомневаться, поскольку она успела заметить взгляд, направленный на нее, хотя это не были глаза бдительного стража. Это были глаза кузена Бланш, Скадамора.
Креолка подозревала, что он заметил, как она передала послание, но решила не делиться своими подозрениями с юной хозяйкой.
— Нет, мисса, дорогая, — продолжала она. — Не бери себе это в голову. Сабби передала письмо как надо. И почему ваш папа должен подозревать об этом?
— Я не знаю, — ответила девочка. — И все же я не могу избавиться от страха, что это так.
Некоторое время она лежала молча, размышляя. Но мысли эти были не о ее страхах.
— Что он сказал тебе, Сабби? — спросила она наконец.
