Александр Дюма - Анж Питу
Его сменил следующий боец. Питу устал в первом бою, но и его соперник явно уступал в силе и ловкости предыдущему дуэлянту. Вследствие этого второй бой кончился гораздо скорее первого. Внушительный кулак Питу обрушился на нос врага, и потекшие оттуда струйки крови немедленно засвидетельствовали мощь удара.
Третьему бойцу повезло больше других: он отделался сломанным зубом. Остальные трое предпочли не настаивать на продолжении.
Питу прошел сквозь толпу, с почтением расступившуюся перед победителем, и, цел и невредим, направился в свои пенаты, точнее, в пенаты своей тетушки.
Назавтра трое учеников явились в школу один с подбитым глазом, другой с расквашенным носом, третий с распухшими губами; аббат Фортье учинил дознание: он ведь отвечал не только за нравственное, но и за физическое здоровье своих подопечных. Однако у школяров есть свои добродетели: никто из раненых бойцов не выдал товарища, и лишь от совершенно постороннего свидетеля аббату Фортье удалось узнать, что урон троим бедолагам нанес не кто иной, как Питу. Родители всех троих пожаловались аббату. Необходимо было покарать обидчика. Питу на три дня лишился перемены: один день причитался ему за глаз, другой – за нос, третий – за зуб'.
Эти три дня вдохновили мадмуазель Анжелику на гениальное новшество. Заключалось оно в том, чтобы оставлять Питу без обеда всякий раз, как аббат Фортье оставит его без перемены. Решение это бесспорно должно было пойти на пользу Питу, ибо кому охота дважды претерпевать наказание за одну и ту же провинность.
Впрочем, Питу так никогда и не взял в толк, отчего его назвали доносчиком, раз он ничего не говорил, и отчего его наказали за то, что он поколотил тех, кто хотел поколотить его; но если бы мы понимали все в этом мире, мы лишились бы главных источников его очарования: тайны и неожиданности.
Три дня Питу провел без перемен и без обеда, довольствуясь завтраком и ужином.
Слово «довольствуясь» тут не слишком уместно, поскольку Питу не был доволен ни в малейшей степени, однако язык наш так беден, а Академия так сурова, что приходится довольствоваться тем, что мы имеем.
Однако мужество, с которым Питу нес наказание, и не подумав выдать противников, которые, по правде говоря, напали на него первыми, снискало ему всеобщее уважение. Правда, свою роль сыграли, пожалуй, и три удара могучего кулака.
С этого дня Питу зажил жизнью обычного школяра, с той только разницей, что товарищи его получали за переводы с латыни разные отметки, смотря по обстоятельствам, Питу же неизменно занимал пятое или шестое место от конца и оставался без перемены ровно в два раза чаще, чем все остальные'.
Впрочем, надо сказать, что не меньше трети наказаний имели причиной одну особенность натуры Питу вкупе с тем образованием, какое он получил, а точнее, не получил в раннем детстве, иными словами – его природную тягу к животным.
Знаменитый сундук, который тетушка Анжелика нарекла партой, превратился благодаря своей вместительности и устроенным в нем Анжем Питу многочисленным отделениям в некое подобие Ноева ковчега, где содержались всевозможные ползающие, прыгающие и летающие твари. Там жили ящерицы, ужи, муравьиные львы, жуки-навозники и лягушки, и все эти твари становились Питу тем дороже, чем больше кар он из-за них претерпевал.
Свой зверинец Питу собирал во время прогулок, которые совершал на неделе. Ему захотелось иметь саламандр, которые очень популярны в Виллер-Котре, ибо входят в герб Франциска I, украсившего их скульптурными изображениями все камины, и он раздобыл их; правда, одну сильно занимавшую его загадку он так и не смог разрешить и успокоился на том, что разгадка этой тайны выше его понимания; дело в том, что он постоянно находил саламандр в воде, поэты же всегда помещают этих пресмыкающихся в огонь. Это обстоятельство внушило Питу, превыше всего ставившему точность, глубокое презрение к поэтам.
Сделавшись владельцем двух саламандр, Питу пустился на поиски хамелеона, но на сей раз все его старания оказались напрасны. В конце концов Питу решил, что хамелеона вообще не существует в природе или же он обитает в других широтах.
Постановив это, Питу прекратил поиски.
Остальные же две трети наказаний обрушивались на Питу из-за проклятых солецизмов и окаянных варваризмов, которые произрастали в его переводах на латынь, словно сорняки в поле.
По четвергам и воскресеньям Питу был свободен от школы и посвящал эти дни ловле птиц и браконьерству, однако, поскольку рос он не по дням, а по часам и в шестнадцать лет был верзилой пяти футов четырех дюймов росту, некое обстоятельство слегка отвлекло его от любимых занятий.
Подле дороги, ведущей в Волчью рощу, расположена деревня Писле – быть может, та самая, имя которой носила прекрасная Анна д'Эйи, любовница Франциска I.
В этой деревне жил фермер папаша Байо, и по чистой случайности едва ли не всякий раз, как Питу проходил мимо его фермы, на пороге стояла хорошенькая девушка лет семнадцати-восемнадцати, свежая, резвая, веселая; при крещении ей дали имя Катрин, но в деревне ее чаще звали Бийотова дочка.
Вначале Питу просто кланялся Бийотовой дочке; мало-помалу он расхрабрился и начал кланяться ей с улыбкой; наконец, в один прекрасный день, поклонившись и улыбнувшись, он остановился, покраснел и произнес фразу, казавшуюся ему верхом дерзости:
– Здравствуйте, мадмуазель Катрин!
Катрин была добрая девушка; она отвечала Питу как старому знакомцу: в самом деле, уже два или три года она по меньшей мере раз в неделю видела, как Питу проходит мимо ее родной фермы. Вся штука в том, что Катрин видела Питу, но Питу ее не видел. Ибо Катрин было тогда шестнадцать лет, а Питу всего четырнадцать. Когда Питу, в свою очередь, стало шестнадцать, все пошло по-другому.
Мало-помалу Катрин начала по достоинству ценить таланты Питу, ибо Питу дарил ей плоды своей деятельности в виде самых красивых птиц и самых жирных кроликов. Вследствие этого Катрин принялась хвалить Питу, а Питу, тем более чувствительный к похвалам, что ему редко доводилось их слышать, поддался очарованию новизны и, вместо того, чтобы, как прежде, направлять свои стопы в Волчью рощу, останавливался на полдороге, а вместо того, чтобы собирать буковые шишки и расставлять силки, бродил с утра до вечера вокруг фермы папаши Бийо в надежде увидеть Катрин.
В результате число кроличьих шкурок существенно уменьшилось, не говоря уже о малиновках и дроздах.
Тетушка Анжелика высказала свое неудовольствие. Питу отвечал, что кролики сделались более недоверчивы, а птицы стали замечать ловушки и пить росу из листьев либо из складок древесной коры.
Единственное, что утешало тетушку Анжелику, удрученную смекалкой кроликов и хитростью птиц, которые она объясняла успехами философии, была мысль о стипендии, которую получит ее племянник; она предвкушала, как он поступит в семинарию, проучится там три года и выйдет из ее стен аббатом. А ведь окончить свои дни экономкой аббата была заветной мечтой мадмуазель Анжелики.
Старая дева твердо верила в исполнение этой мечты: ведь, став аббатом, Анж Питу не мог не взять тетку к себе в экономки, особенно после всего, что тетка для него сделала.
Сладостные грезы старой девы омрачало лишь одно: аббат Фортье, с которым она иной раз делилась своими планами, отвечал, качая головой:
– Дражайшая мадмуазель Питу, чтобы сделаться аббатом, вашему племяннику следовало бы уделять поменьше внимания естественной истории и побольше De viris illustribus или Selectae de profanis scriptoribus8.
– Что вы имеете в виду? – спрашивала мадмуазель Анжелика.
– Что он допускает много варваризмов и чудовищно много солецизмов, – отвечал аббат Фортье, приводя мадмуазель Анжелику в полное смятение.
Глава 4.
О ВЛИЯНИИ, КОТОРОЕ МОГУТ ОКАЗАТЬ НА ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА ОДИН ВАРВАРИЗМ И СЕМЬ СОЛЕЦИЗМОВ
Мы были обязаны изложить вам все эти подробности, ибо без них любой читатель, как бы умен он ни был, не смог бы постичь весь ужас положения, в котором очутился Питу после того, как его выгнали из школы.
Бессильно опустив одну руку, придерживая другой сундук, который нес на голове, он направился в сторону Пле; в ушах у него все еще звучали гневные возгласы аббата Фортье, а сам он как бы оцепенел.
Наконец с уст его сорвалась короткая фраза, выразившая самую суть его размышлений: «Иисусе! Что скажет тетушка!»
В самом деле, что могла сказать мадмуазель Анжелика Питу об этом крушении всех ее надежд?
Между тем Анж знал о планах тетки ровно столько, сколько знают верные и умные собаки о планах своих хозяев, то есть основывал свои выводы лишь на выражении ее лица. Инстинкт – бесценный поводырь, он никогда не обманывает; другое дело рассуждения, способные сбиться с пути под действием фантазии.
Из горестного восклицания, сорвавшегося с уст Анжа Питу, следовало, что он понимал, какое неудовольствие изъявит старая дева, узнав роковую новость. А опыт подсказывал ему, что если неудовольствие достигает неслыханных размеров, то и следствия этого неудовольствия должны быть ни с чем не сообразны.
