Владимир Михайлов - Искатель. 1964. Выпуск №2
— Пожалуйста, — сказал Холодовский. — Что и требовалось…
— Но направления нет, — сказал Гур.
— Этого я пока не обещал.
— Ну, Слава, — сказал Дуглас, — а был ли мальчик-то?
— Это же твой озометр.
— И я могу ошибаться.
— Зато я не могу, — сухо сказал Холодовский. — Запах есть. Прибор фиксирует его. Грубо можно даже определить направление: источник запаха смещается приблизительно на норд — норд-ост. Что еще? Сила запаха? Пожалуйста, в этой точке — три миллиоза.
— Я не о том, — сказал Дуглас. — Есть ли сам запах? Мало что…
— Пожалуй, нет, — вмешался Кедрин. — Я почувствовал бы. У меня острое обоняние.
Никто не ответил, только Гур проворчал: «На Земле не может быть острого обоняния при таком фоне…» Потом спросил у Кедрина:
— Может здесь пахнуть дыней? Большой желтый плод…
— Знаю. Нет, не может. На всем острове вот уже четыре дня нет ни одной дыни.
— Ну, ну, — сказал Дуглас. Встал. Ритмично раскачиваясь, ушел к выходу. Гур лихорадочно черкал что-то на салфетке. Протянул ее Холодовскому. — Если так, то здесь ставим озометрические посты…
Они едва слышно заговорили о преобразованиях Гарта применительно к рабочему пространству. «Странные люди, — думал Кедрин. — Больше им нечего делать, как всерьез рассуждать о запахе. Если чего-то и нет в пространстве, то именно запаха. У этих парней отсутствие дисциплины и целенаправленности мышления. Не говоря уже о том, что решать невооруженным мозгом преобразования Гарта применительно к чему-то там — ерунда. Все равно, что заколачивать головой гвозди. Такую черную работу дают на машину и используют лишь результат… Интересно, для чего им этот самый озометр? Странный прибор…»
Вернулся Дуглас, шагая так же неторопливо. Он уселся, поерзал, устраиваясь поудобнее.
— Транспортная пустышка проходила к Дакару, — сказал он и помолчал. — Имела на борту груз текстобутира. — Он снова помолчал. — Текстобутир…
— Текстобутир, как известно всей видимой вселенной, пахнет дыней, о мой разговорчивый друг, — победоносно завершил Гур. — А что это значит?
— Что нам здесь больше нечего делать, — сказал Холодовский и встал. — Прибор нам сделать помогли. Можно считать, и испытания совершились. На какой высоте шел вакуум-дирижабль? Тысяча пятьсот? Если озометр засек запах при таком фоне, как здесь, то я и не знаю, что вам еще нужно. На чем мы улетим?
— Через двадцать минут приземлится «Кузнечик». Будет брать воду. Здесь как раз его соленость. Широта знаний украшает человека, друзья мои и соратники.
— А на нем?
— Куда-нибудь. В Казахстан или Атакаму, но с любого космодрома на первом же приземельском мы улетим. А пока еще успеем выкупаться. — Он повернулся к Кедрину. — Ну, было очень приятно, мой уважаемый друг. Но нам пора начинать жить по другим часам… Никогда не прощу себе, что мы не заказали ужин.
Кедрин не слышал. Он смотрел в другую сторону. На женщину. Она встала. Ее спутник остался один, и это был именно тот момент, когда надо было подойти к нему, и спросить обо всем, и ответить на все вопросы. И, может быть, когда она возвратится к столику…
Он уже шел, и каменное лицо придвигалось все ближе, но сейчас Кедрин стал бы сражаться даже с камнем.
Он сидел неподвижно, этот камень, подперев голову левой рукой, словно пытался что-то вспомнить или услышать. Да, он, кажется, прислушивался к тому, что происходит где-то далеко, страшно далеко отсюда…
— Я прошу вас сказать, — проговорил Кедрин.
V
На орбите Трансцербера все в порядке. Поворот «От Трансцербера» совершен. Небесному телу была предоставлена возможность догонять «Гончего пса» в свое удовольствие. Было известно — планета нагонит корабль, было известно, где это произойдет, и было известно когда.
Маневр закончился, и пилоты вспомнили о том, что осталась незавершенной атака на белого короля, а исследователи вспомнили, что даже им иногда следует подкрепляться пищей, не имеющей ничего общего с планетологией. Капитан Лобов вспомнил, что один фильм им все-таки отложен на вечер, а инженер Риекст с грустью констатировал, что он, вернее всего, так никогда и не услышит, как работает диагравионный двигатель. И тогда он услышал его.
Нарастание шума произошло мгновенно, как взрыв. Одновременно взвыли сирены контрольного блока, дозиметры и авральные сигналы. Что-то со звоном разлетелось вдребезги. Кто-то охнул и смолк.
Капитан Лобов уставился на инженера Риекста и прохрипел слово, которого никогда не было и, наверное, не будет ни в одном из языков Земли, слово, изобретенное столь же мгновенно, как пришла беда. И инженер, может быть, не понял бы этого слова, если бы капитан Лобов одновременно не сделал обеими руками такого жеста, словно он собирался взлететь, воспарить к потолку рубки вопреки искусственной гравитации.
Жест этот был понятен, это был жест, предусмотренный инструкцией. И инженер Риекст, не колеблясь ни миллисекунды, упал вперед — так было быстрее всего — и в падений ухитрился сдвинуть предохранитель и ударить по красной выпуклой шляпке в дальнем углу пульта.
Катапультирование реактора было произведено вовремя, и он взорвался как раз на таком расстоянии, чтобы не повредить того, что осталось от корабля. Корабль лишился реактора, и двигателя, и энергии, если не считать аварийных аккумуляторов, о которых всерьез говорить не приходилось, и всякой надежды обрести свой ход и уйти с орбиты Трансцербера раньше, чем загадочная планета настигнет его.
Когда все это выяснилось, капитан Лобов разрешил экипажу ужинать. Сам же он прошел в рубку связи и начал срочно вызывать Землю, хотя это и обходилось аккумуляторам дорого. Все-таки с Землей надо было поговорить, хотя бы из простой вежливости, как сказал капитан Лобов, поглаживая щеки с таким видом, словно собирался бриться в третий раз.
— Я прошу вас сказать… — повторил Кедрин.
— Не слышу, — глядя мимо Кедрина, громко сказал человек с каменным лицом. — Не слышу… — У него был странный голос, высокий и курлыкающий. — Возьмите канал у метеорологов.
— Зачем? — растерянно спросил Кедрин. — Я хочу узнать только… — Он постарался сказать это как можно решительнее.
— Теперь слышу хорошо, не кричите, — перебил его сидящий. — Говорите… — Взгляд его все еще был устремлен куда-то вдаль. — Да?
— Где я смогу найти ее? Завтра?
— В зоне Трансцербера… — раздельно и словно бы задумчиво сказал сидящий. — Так.
