Гэвин Лайл - Весьма опасная игра
– Вы его похоронили?
– Да, сэр. Вы знаете, что лапландцы, убив медведя, устраивают целую церемонии, обращаясь к отбывающей душе животного с просьбой простить их. Они убивают, добывая пищу и одежду. Конечно, у меня цель иная, но я не чувствую необходимости в каких-то церемониях. Простите, вы, должно быть, знаете о лапландских обычаях гораздо больше меня, сэр.
Он вышел с горой тарелок, ножей, вилок и примусом в руках. Я ничего такого о Лапландии не знал, у местных жителей не было нужды нанимать меня, когда им приспичивало убить медведя. Хомер, видимо, просто начитался книжек о Лапландии.
Но каким образом, черт возьми, вы убедите парней в своем клубе, что добыли медведя, если вы не можете расстелить шкуру перед камином? Может он не придавал этому значения, или просто не нуждался в доказательствах? Размышляя об этом, я обнаружил, что все-таки верю, что одного он подстрелил.
Еще раз огляделся в хижине. Штабель багажа состоял из аккуратно уложенного комплекта изделий ручной работы из лошадиной кожи глубокого зеленого цвета. Такие вещи делают исключительно на заказ, и он положил их друг на друга, чтобы образовалось место для бритья. Наверху были туалетный несессер из темной свиной кожи и футляр с парой так называемых "армейских" расчесок для волос, прозванных так вероятно за то, что обладали едва не двойное количеством ненужных причиндалов и требовали гораздо больше усилий, чем нормальные. Вопреки укоренившемуся во мне за долгие годы отвращению к любому вынюхиванию и подсматриванию, я поднял крышку несессера. Обычная безопасная бритва стоимостью в три шиллинга, крем для бритья, зубная щетка, кисточка для намыливания с ручкой с какими-то неровностями и желтизной, которые могут быть присущи только слоновой кости, и двумя толстыми серебряными пластинами. Может ли серебро окислиться в воде? Скорее всего нет, раз этот тип использует его при бритье.
Я занялся исследованием подноготной Хомера по впечатлению, производимому его вещами. Таким путем немало можно выявить, если знать точно, чему придавать значение, а чему нет. Пока картина складывалась смесью Сент-Джеймс стрит и лесной глуши. Но при более внимательном рассмотрении она становилась куда сложнее. У него все было самое высококачественное, самое отборное. Но все, что можно было сказать об этих вещах, – это что они самые лучшие. Никакой печати личности владельца ни одна из них не несла.
Он явно не был подвержен стремлению к индивидуализации своей собственности, и в то же время не казался эдаким закоренелым холостяком, который лепит свои инициалы на все и вся.
Я вышел наружу. Хомер разжег примус, открывал консервы и ставил в кучу открытые банки.
– Надеюсь, вы не против поесть на свежем воздухе, сэр? – спросил он. – Я пользуюсь противомоскитной пастой.
– Я тоже. Здешние комары не переносят малярию, но очень уж любят вкус крови. Одну вещь вы не упомянули в своем списке, но я ее все-таки привез.
На свет появилась бутылка шотландского виски, по форме как раз для кармана брюк.
Хомер улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Боюсь вас огорчить, сэр, но я не пью. Но вы не смущайтесь, если не возражаете против стакана из консервной банки.
Он передал мне одну. Я пожал плечами и налил себе дозу, соответствующую времени ленча.
Хомер приготовил тушеную солонину, печеные бобы, красный перец, после чего последовали консервированные персики и кофе из кофейника, пережившего гибель Помпеи.
Мы ели молча. Я управился первым и, закуривая, пытался придумать, о чем бы мне заговорить, так чтобы тема оказалась где-то между "Хорошая погода, верно" и, "Черт побери, как это вам удалось так разбогатеть", когда он сказал:
– Мне кажется, вы говорили, что еще не стреляли из вашего ружья?
– Точно.
– Полдень – самое время. Не желаете спуститься к озеру попробовать?
– С огромным удовольствием.
Я осушил посудину. Он сложил чашки и тарелки в парусиновое ведро с водой и вытащил свое ружье, патронташ для дробовика и коробку с пустыми банками. Я взял коробку, и мы двинулись.
Пока я доставал ружье из "Бобра", Хомер выбрал плоскую скалу, которая вдавалась в воду.
У меня было несколько собственных патронов, и я их зарядил, прежде чем он успел предложить свои. Хомер принес все, что были у него для дробовика. Потом поднял обрубок высохшего дерева.
– Не возражаете, если будем стрелять по этому? Может предпочитаете, чтобы вначале я попробовал?
– Но это я нашел его и выбрал. Давайте уж ему позволим рвануть в мое лицо, – возразил я.
Он кивнул и забросил деревяшку ярдов на тридцать. Я напомнил:
– Я говорил вам, что должен быть в городе до захода солнца, верно? – вскинул ружье и нажал первый курок.
Прошло немало времени с тех пор, когда я во что-нибудь стрелял, и теперь поймал себя на том, что наблюдал рывок мушки, вместо того, чтобы смотреть на цель. В результате длинное пятно взбаламученной воды расстилалось гораздо дальше мишени. Я покосился на Хомера. Он сосредоточенно уставился на рябь от дроби, будто пытаясь что-то вычислить. Я вскинул ружье и выстрелил еще раз.
Теперь заряд накрыл деревяшку, рассыпав по воде вдоль линии выстрела рябь с расходящимися кольцами.
Хомер кивнул и сказал:
– Кучность неважная, но я уверен, это то, что надо. Оно... оно, как я полагаю, будет очень эффективно на расстоянии, которое вас интересует. Конечно, вы стреляли прежде, сэр, мне это очевидно.
– Очень давно, далеко отсюда и в несколько иную цель.
– Можно я? – спросил он, и я передал ему ружье, не забыв переломить стволы. Он перезарядил, я бросил банку в воздух, и он ее сшиб. Очень просто. Не было ничего сногсшибательного в том, как он это сделал, ничего такого, что можно было бы назвать стилем стрельбы. Стиль – это для сцены. Настоящий охотник просто прицеливается и стреляет.
Я бросил еще банку, он сбил и ее тоже. Я спросил:
– Где это вы так набили руку? У вас в Вирджинии?
– Так точно, сэр. – Он передал ружье и в свою очередь подбросил банку. Я выстрелил, когда та оказалась на подходящем расстоянии. – Так получилось, что я из семьи, владевшей некоторым количеством земли.
– Теперь ее нет? – я передал ему ружье.
– Мои родители умерли, сэр. Теперь земля принадлежит мне.
– Вы мне рассказывали, что проводите время, охотясь и путешествуя между сезонами охоты. А книги вы не пишете – об этом или чем-нибудь еще?
– Нет, сэр, я не пишу книг. Я люблю только охоту.
Он сделал пару выстрелов.
– Достаточно прямо сказано, – заметил я, – сам я не нахожу в ней особой привлекательности, но кто знает...
– Вы имеете что-нибудь против охоты, сэр?
Я быстро повернулся глянуть на него, так как сказал он это довольно резко – по крайней мере для себя.
