В. Михайлов - Искатель. 1968. Выпуск №4
— Конечно, счастлив. Все мы знаем это чувство. И ты. И я. Но человек ведь редко сознает, в какой именно миг он достиг своей вершины. Ему хочется делать еще и еще… Пока ты жив, твоя жизнь еще не оправдана: ты не отдал всего, что можешь. Они, потомки, это отлично понимают и сами живут именно так.
— Знаешь, — сказала Кира, — в твоих уравнениях я, наверное, не разберусь, как бы ни старалась. Но ведь это не значит, что я не могу понять ничего. Скажи: в чем дело? Как все- таки вы живете? Не только что изучаете. Как живете?
Коснувшись ладонью ее волос, он задержал на них руку, потом рука соскользнула; Александр вгляделся в свою ладонь, то ли пытаясь найти на ней след прикосновения, то ли желая прочесть то, что ему следовало ответить.
— Общение между людьми там достигло совершенства, хотя вообще здесь невозможны остановки. Через тысячу лет будет еще лучше. Но и сейчас — простота, естественность, дружелюбие, впитавшиеся в кровь, какой-то глубокий такт.
— И как вы там?
— Представь: прилетели. Мы кто?
— Герои, — не задумываясь, ответила Кира.
— Герои. И по их представлениям куда большие, чем по нашим. Естественно, всегда то, что представляется предкам нормой жизни, потомкам кажется сплошным преодолением трудностей. Так что, для них мы преодолели не только то, что действительно было трудным, и по нашему счету также, но справились и с тем, с чем, по нашему разумению, и справляться не надо было — это само собою подразумевалось. Иная эпоха, иной уровень жизни…
— Да. Итак, прилетели герои…
— Именно. Мы и в самом деле потратили много сил: все-таки такие полеты очень нелегки. Недаром после нас состоится еще только одна такая экспедиция. Она уйдет через два года. Потом Земля перестанет их посылать: начнется разработка гиперпространственных полетов.
— Не отвлекайся. Вы прилетели.
— Первые месяц-два после возвращения мы вообще не могли делать ничего. Только ходили и смотрели. Были счастливы тем уже, что оказались снова на Земле. И тем, что она так прекрасна.
Кира кивнула: конечно, Земля в будущем должна быть еще прекраснее. Для чего же живут люди?
— Мы наслаждались. Великолепная планета! Зеленая. Чистая. Немного загадочная: никогда не знаешь, с чем тебе придется столкнуться, но заранее понимаешь, что это неизвестное будет доброжелательным, не опасным, не враждебным… Дети, попавшие в мир сказок. Легкая планета: ощущение легкости в конструкциях… Какая-то элегантность, но не броская, не подчеркнутая… Да, мы наслаждались. Понемногу приходили в себя. Мы потянулись к работе. Они это отлично понимали: меньше всего они похожи на людей, способных чем-то удовлетвориться, прожить без полного напряжения сил…
— Прости, я перебью. А на кого они вообще похожи?
— То есть? На людей… На нас с тобой: биологически люди не эволюционируют — во всяком случае, там это еще незаметно. Да, так они отлично понимали, какая перед нами трудность. Ведь, возвратившись почти сказочными героями и оставаясь, допустим на минуту, такими на весь остаток жизни — а мы не успели состариться, как видишь, — он согнул руку, напрягая бицепс, — мы ни в чем не разочаровались бы и никого бы в себе не разочаровали, в то время как, начав заниматься тем же, чем занимались они, проявляя вначале известную беспомощность, делая кучу ошибок, заслуживая если не осуждения, то, во всяком случае, критики, мы могли перестать ощущать свою полезность прежде всего в собственных глазах.
— Но почему же, в чем причина? Я так и не понимаю. Знания? Но ведь уже сегодня знания можно усваивать с такой быстротой, что за месяц…
— Не знания. Известная инерция мышления… Ведь разум не может мгновенно приспособиться к столь многому новому.
— Но разве они, потомки, не могли вам помочь преодолеть эту инерцию?
— Они и помогли. И так тактично и, я бы сказал, мудро. Без этого мы не могли бы стать, кем мы стали. Ведь чтобы творить, надо дышать этим как воздухом.
— В чем была основная трудность?
— Видишь ли, все дело было в том, что для нас из истории Земли выпало пятьсот лет. Много. История оказалась разрезанной: она кончалась на дне отлета и возобновлялась в день прилета. Оказался как бы ров в пятьсот лет шириной и глубиной. Его надо было засыпать,
— То есть?
— То есть внимательно, шаг за шагом проследить весь ход человеческой мысли за эти пять столетий. От одной научной революции к другой. Прожить эти пятьсот лет в ускоренном темпе, чтобы последние выводы не оказались для нас неожиданными, чтобы мы подошли к ним по достаточно пологому подъему.
— Вы сделали это?
— Во всяком случае, мы живем в полную силу. Послушай, мы оказались где-то…
— На реке.
— Я имею в виду разговор. Кира… Осталось немного часов. Давай проведем их так, словно ничего не случилось. Не было экспедиции. Расставания. Просто гуляем, как обычно… Ладно?
Они шли берегом реки, город остался далеко позади; в эту эпоху города обрывались сразу, не отделенные от лесов и лугов кольцом предприятий и свалок. Временами задувал ветерок — и смолкал, точно ему было лень дуть. Листьям тоже было лень шевелиться и шуршать, катерам не хотелось двигаться, и они дремали на приколе, а попадавшимся изредка парам не надо было говорить, и они молчали. Только звездам хотелось светить, и они горели, и мерцали, и обещали, и звали вечно стремящееся человечество, а реке хотелось течь, и она текла, и отражала звезды, и играла с ними, легко перебрасывая светила с одной волны на другую. Вода не стремилась к звездам, потому что светила были в ней, а рекам этого достаточно; только человеку мало тех звезд, которые живут в нем, и он ищет и всегда будет искать еще и другие. Река текла, и изредка в ней всплескивала рыба; один раз тихо проскользнула лодка — еще кому-то, видно, не спалось, но он был один и поверял свои мысли не другому человеку, а лодке и реке. Они же по-своему отвечали ему, и он понимал их язык, как всякий человек может понять язык реки, язык деревьев, язык звезд, стоит лишь ему вспомнить, что и река, и деревья, и звезды — это та же материя, из которой возник и он сам, и так же существует во времени.
— Значит, как обычно?
— Конечно, так.
— А я не могу как обычно! Никто не вынесет этого: дважды в течение суток расставаться навеки с одним и тем же — с тобой! Это мука: делать вид, что мы гуляем, как всегда, хотя каждый миг я помню, что все лучшее — позади… Как мне жаль того, что позади, Алька! Будь это возможно — я без конца возвращалась бы и возвращалась назад, в самые счастливые дни жизни и переживала бы их заново. Но вот ты можешь вернуться, а я — нет, мне придется жить от одной встречи с тобою до другой, а ведь они, наверное, будут происходить не часто. А ты хочешь, чтобы я гуляла с тобой, как в прошлом, которое для меня неповторимо, и не думала о будущем, о котором теперь только и надо думать. Ты нашел там все, а я…
