Жюль Верн - Тайна Вильгельма Шторица
— Мы счастливы видеть вас, месье Видаль, — повторяла Мира Родерих, — ваше путешествие затянулось. Мы начали беспокоиться…
— Виноват, мадемуазель Мира, — соглашался я, — я давно был бы в Рагзе, если бы из Вены уехал на почтовых[79], но вы же первая не простили бы мне пренебрежение к Дунаю…
— Хорошо, мы прощаем вас исключительно ради красавца Дуная, месье Видаль, — улыбнулась мадам Родерих. — В конце концов мы вместе, и нет причин откладывать счастье этих двух милых детей.
Мадам Родерих с материнской нежностью поглядела на влюбленных, не сводивших друг с друга сияющих глаз. Месье Родерих прятал довольную улыбку в пышных усах. Я сам был растроган и счастлив в кругу дружной семьи.
Доктор откланялся. Больные и страждущие не знали выходных и, как всегда, ожидали приема. В обществе дам я осмотрел особняк, любуясь прекрасными вещами, картинами, изысканными безделушками, поставцами[80] с серебряной посудой, старыми коваными сундуками, витражами галереи…
— А башня?! — воскликнула Мира. — Неужели месье Видаль полагает, что его визит может обойтись без восхождения на башню?
— Да ни в коем случае, мадемуазель! — рассмеялся я. — Марк описывал эту башню в самых восторженных выражениях! По правде говоря, я и приехал-то в Рагз только ради того, чтобы на нее подняться!
— Ну это без меня, — запротестовала мадам Родерих. — Слишком высоко…
— Мамочка! Ну что ты? Всего-навсего сто шестьдесят ступенек! — настаивала Мира.
Капитан Харалан поцеловал матери руку.
— Оставайся, дорогая мама, мы присоединимся к тебе в саду.
— Вперед, на небо! — скомандовала Мира.
Мы с трудом поспевали за ней. В считанные минуты она добралась до бельведера[81], а затем и до террасы, откуда открывалась величественная панорама.
Я замер, восхищенный.
На западе возвышался холм Вольканг со старинным замком, на башне которого развевался венгерский флаг. У подножия холма расположился прекрасный город и его окрестности. На юге — зеркальная гладь Дуная, ширина его в этом месте достигает ста семидесяти туазов. По сверкающей воде во всех направлениях движутся баркасы, баржи и лодки. В заречной дали виднеются горные отроги сербской провинции. На севере — пушта с участками густого леса, с долинами, пастбищами, садами и огородами, подступающими к деревенским домикам и фермам на окраине, узнаваемым по остроконечным голубятням.
Изумительная картина! Под сверкающими лучами солнца она просматривалась до самого горизонта.
Мой очаровательный гид давал пояснения нежным девичьим голоском:
— Вон там аристократический квартал, дворцы и особняки, площади и памятники… Немного ниже — торговый, там рынки, магазины… Посмотрите на Дунай! Как он играет, как оживлен! А вон остров Швендор с лугами и рощами, весь в цвету! Харалан обязательно покажет вам этот остров, месье Видаль!
— Не волнуйся, сестричка, — заверил капитан Харалан. — Месье Видаль узнает наш Рагз как свои пять пальцев!
— А церкви! — восхищалась мадемуазель Мира. — Видите наши церкви с высоченными колокольнями? В воскресенье вы услышите колокольные звоны. Вон площадь для торжеств и ратуша с островерхой крышей и огромными окнами. А на каланче башенные часы. Они бьют каждый час!
— Завтра же пойду туда! — сказал я.
— Эй, месье, — окликнула Марка мадемуазель Мира, — куда вы смотрите?
— На кафедральный собор, дорогая. Посмотри, Анри, как он массивен, как красивы фасадные башни, а центральный шпиль устремлен к небу, будто хочет донести до Бога молитву. Но больше всего я люблю монументальную лестницу.
— Но почему?
— Потому что она ведет к одному укромному местечку на хорах, где… — Марк выразительно посмотрел на невесту, и та вдруг зарделась.
— Где… — прошептала девушка.
— Где я услышу из ваших уст прекрасное слово, хотя и очень коротенькое, в нем только один слог…
В этот день я обедал у Родерихов. Вечер мы тоже провели вместе. Несколько раз мадемуазель Мира усаживалась за клавесин[82] и, сама себе аккомпанируя, проникновенным голосом пела народные песни, оды[83], элегии[84], баллады…[85] Восхищение мое росло.
Когда мы вернулись в гостиницу «Темешвар», Марк зашел ко мне в комнату.
— Ну скажи, я здорово преувеличил?… Есть ли на свете другая девушка…
— Другая?! — гневно перебил я его. — Нет! Твоя невеста просто нереально прекрасна!
— Ах, Анри! Как я люблю ее, если бы ты только знал!
— Черт побери! Это меня совсем не удивляет, дорогой братец! Я отрекся бы от тебя, если бы дело обстояло иначе!
Ни одно облачко не омрачило этот счастливый майский день.
Глава V
Наутро в обществе капитана Харалана я приступил к знакомству с Рагзом. Свадьбу назначили на первое июня, то есть через двадцать дней, и Марк был весь в хлопотах. Мой спутник оказался превосходным гидом, эрудированным, истинным патриотом родного города.
Я не говорил с Хараланом о Вильгельме Шторице, хотя не забывал о странном сопернике Марка ни на секунду. И сам капитан не проронил ни словечка по этому поводу.
Как и большинство венгерских городов, Рагз мог предъявить метрики[86] на четырех или пяти языках — латинском, немецком, славянском, мадьярском… И названия эти столь же сложны, как и имена князей, великих герцогов[87] и эрцгерцогов[88].
— Конечно, наш город не столица, — объяснял капитан Харалан, — однако здесь живет более сорока тысяч человек, и благодаря своей промышленности и торговле Рагз занимает почетное место в королевстве Венгрия.
— Это город чисто мадьярский, — заметил я.
— Совершенно верно. И нравы, и обычаи, и одежда — чисто национальны. Конечно, среди торговцев вы можете встретить немцев, но здесь их ничтожное меньшинство.
— Я знал об этом, а также и о том, что в Рагзе очень гордятся национальной однородностью населения.
— Должен сказать, что мадьяры — не надо путать их с гуннами[89], как иногда бывает, — добавил капитан, — представляют сильный политический блок, и с этой точки зрения Венгрия превосходит Австрию.
— А славяне? — поинтересовался я.
— Славян намного меньше, чем мадьяр, но все же больше, чем немцев…
— А как здесь относятся к последним?
— Очень скверно! Особенно их не любят венгры. Национальная рознь между немцами и мадьярами существует с давних времен. Антипатия приобрела тысячи разных форм и оттенков, вплоть до пословиц, иногда весьма грубых: «Еb a nemet kutya nelkiil» — говорится в одной из них, что означает на хорошем французском: «Там, где немец, там и пес».
