Жюль Верн - Тайна Вильгельма Шторица
Наконец мы приблизились к замку на одной из вершин горы Вольканг.
Это была настоящая крепость, типичная для венгерских городов, — акрополь[103], «вар» — по-мадьярски. Неприступная феодальная[104] цитадель[105], грозная для внешних врагов, гуннов и турок, да и для подданных сеньора[106] тоже. Вдоль зубчатых стен протянулась галерея с навесными бойницами[107]. По углам могучие башни, самая высокая из них доминирует[108] над округой.
Подъемный мост, переброшенный через ров, поросший колючими кустами, привел нас к потайной двери между двух музейных ржавых мортир[109]. Над нами вытянулись жерла[110]старинных пушек.
Несколько солдат, несших караульную службу, оказали капитану Харалану подобающий его званию прием. Харалан предложил подняться на самую высокую башню. Я охотно согласился.
Не менее двухсот сорока ступеней винтовой лестницы вели к верхней площадке. Оттуда открывалось гораздо большее пространство, чем с башни семейства Родерихов. Дунай был виден в пределах не менее семи лье до поворота к востоку, в направлении Нёйзаца[111].
— Вот теперь, дорогой Видаль, весь город у наших ног! — закончил экскурсию мой симпатичный гид.
Я искренне поблагодарил будущего родственника за полезную и приятную прогулку:
— То, что я сегодня увидел, показалось мне чрезвычайно интересным, даже после Будапешта и Прессбурга.
— Счастлив слышать ваши слова! — отвечал Харалан. — Когда вы поближе познакомитесь с Рагзом и его жителями, у вас сохранятся самые лучшие воспоминания. Венгры — истинные патриоты. Мы любим родину сыновней любовью: и богатые и бедные! У нас ведь полное согласие между разными сословиями. Число бедняков ежегодно сокращается благодаря общественному милосердию. Не совру, если скажу, что здесь мало нищих. Впавшим в беду людям у нас тотчас оказывают поддержку.
— Я знаю, дорогой капитан. И доктор Родерих не щадит себя, чтобы помочь бедным… И мадам Родерих с вашей сестрой возглавляют многие благотворительные начинания…
— Мои мать и сестра делают только то, что обязаны делать люди их общественного положения и взглядов. Я полагаю, милосердие — самая настоятельная изо всех потребностей…
— И наверняка самая благородная, — подхватил я.
— Вообще-то Рагз спокойный город, — продолжал Харалан, — политические страсти его не потрясают. Но мы чрезвычайно ревниво относимся к сохранению своих прав и привилегий и всегда готовы защитить их. У моих земляков только один грех…
— Какой же?
— Склонность к мистике[112]. Легенды о призраках и привидениях, заклинания и всяческая чертовщина нравятся им больше всего. Они придают суевериям незаслуженно серьезное значение.
— Исключим из их числа доктора Родериха. Он врач и должен обладать трезвым рассудком. Но неужели ваши мать и сестра тоже подвержены этой слабости?
— Увы! Как и все остальные! Против невежества, а это именно невежество, я совершенно бессилен. Быть может, Марк меня поддержит…
— Если только не поддастся чарам мадемуазель Миры и не обратится в ее веру!
— Не исключено… А сейчас, месье Видаль, посмотрите-ка на юго-восток, туда, на окраину города… Видите террасу с бельведером?
— Да, конечно… И мне сдается, что это башня особняка Родерихов.
— Вы не ошиблись. Итак, в этом особняке есть столовая, а в этой столовой в данный момент идут приготовления к обеду. Поскольку вы являетесь одним из приглашенных…
— Я в вашем распоряжении, дорогой капитан!
— Итак, спускаемся! Оставим феодальную тишину[113] Вара, которую мы нарушили, и вернемся к дому по бульварам, через северную часть города.
По ту сторону красивого района, который тянется до городской черты, расположены бульвары. Их названия меняются при каждом пересечении с крупными улицами. На участке шириной более одного лье бульвары описывают кривую в три четверти окружности, замкнутую течением реки. Они засажены в четыре ряда огромными каштанами, липами, буками. С одной стороны тянется неглубокий ров с насыпью, за рвом — поле. По другую сторону — богатые особняки с палисадниками, пышными клумбами, фруктовыми садами, с бьющими из земли ключами.
В это время дня на проезжей части бульваров уже появлялись роскошные экипажи, на дорожках между деревьями гарцевали элегантные всадники и амазонки.
На последнем перекрестке мы свернули влево, спустились к бульвару Текей в направлении набережной Баттиани. Мое внимание привлек заброшенный дом, стоявший в глубине сада. Он выделялся из общего ряда особняков угрюмой отчужденностью. Окна дома закрыты ставнями, которые, судя по всему, не часто открывались. Замшелый цоколь[114] и маленький двор густо заросли чертополохом. Два дряхлых вяза с глубокими продольными трещинами на стволах покосились от старости. Фасадная дверь выцвела от непогоды, зимних ветров и снега. Три ветхих ступеньки крыльца, казалось, не выдержат человеческого веса.
Кроме нижнего цокольного этажа в доме был еще один, крытый грубыми горизонтальными брусьями, и квадратная башенка с узкими окнами, закрытыми плотными занавесками.
Дом производил впечатление нежилого.
— Чей это особняк? — поинтересовался я. — Он портит весь вид. Городу надлежало бы выкупить его и снести.
— Тем более, милый Видаль, в этом случае владелец покинул бы Рагз и убрался ко всем чертям собачьим, то бишь к ближайшим родственникам.
— Вот те на! Кто же хозяин?
— Один немец.
— Немец?
— Ну да, пруссак.
Неожиданно дверь дома отворилась. Вышли двое. Старший, лет шестидесяти на вид, остался на крыльце, а младший пересек двор и вышел на улицу.
— Вот это новость! — пробормотал Харалан. — Так он здесь? А я полагал, что он в отъезде…
Мужчина обернулся и заметил нас. Знал ли он Капитана? Не сомневаюсь! Они обменялись ненавидящими взглядами.
И я узнал этого человека. Едва он удалился на несколько шагов, я не смог сдержать своего изумления:
— Конечно же это он!
— Так вы уже встречались с этим типом? — Капитан Харалан был явно озадачен.
— Я плыл с ним на «Доротее» от Будапешта до Вуковара. Вот уж не думал встретить его в Рагзе! Неприятный сюрприз, должен признаться!
— Чтоб ему пусто было! — в сердцах сплюнул Харалан.
— Судя по всему, — заметил я, — вам не очень нравится этот немец!
