Дмитрий Корбов - Чекисты рассказывают. Книга 6-я
В условленный час Рубин позвонил Бутову и, не вдаваясь в подробности, сказал о самом главном из того, что могло интересовать полковника. Даже пошутил:
— Виктор Павлович, смею заверить, что свидание прошло на самом высоком уровне.
— Отлично, Захар Романович... Человек, не потерявший при столь сложных обстоятельствах чувства юмора, вероятно, пребывает в полном здравии и хорошем настроении. Рад за вас.
— Теоретически должно быть так, но практически... Настроение хорошее, самочувствие поганое. Медицина знает такие парадоксы. Признаться, перенервничал основательно... А стенокардия и рада. Опять был приступ.
— Крепитесь, профессор, умирать вам рановато. Да, чтобы не забыть: все то, что вы сейчас сообщили о встрече с гостем, прошу вас изложить на бумаге...
В назначенное время Бутов появился в кабинете Клементьева. Виктор Павлович уже успел встретиться с Рубиным, получить от него письменное сообщение о беседе с Кастильо и уточнить некоторые детали.
Генералу уже многое известно о «Сократе», но слушает он Бутова так, будто обо всем этом узнает впервые. Потому и не прерывает полковника, когда тот восстанавливает в памяти Клементьева страницы биографии Захара Романовича.
— Так вот, прибывший в Москву связник сегодня встречался с «Сократом».
— Надеюсь, встреча контролировалась?
— Конечно! Рубин после звонка связника немедленно поставил меня в известность и получил подробную инструкцию. Встреча по предложению гостя состоялась в Третьяковской галерее.
— Нашел место, поганец... Ну и как Рубин? Выдержал испытание?
— Пожалуй, да. Я тоже был в это время в Третьяковке.
— Вы сказали, что связной назвал себя Мигуэлем Кастильо. Он испанец?
— Да. Человек, известный нам, в Москву прибыл из Венесуэлы в качестве коммерсанта.
— Если мне не изменяет память, он в свое время проходил по нашим материалам.
— Да. У него и кличка есть — «Хромой испанец». В поле нашего зрения он впервые попал по делу отнюдь не оригинальному — в одном из французских портов пытался склонить к невозвращению на Родину матросов с советского торгового судна. И даже вручил им свою визитную карточку — на юге Франции процветает контора «Торреро Кастильо и сын», официально представляющая интересы какой-то фирмы в Венесуэле. Ребята ухитрились сфотографировать его. Фотографию и визитную карточку капитан судна передал в органы государственной безопасности.
— Это, конечно, важная справка. Но хотелось бы иметь более подробные сведения о Кастильо. Вам известно что-нибудь о его делах в Москве, кроме встречи с «Сократом»?
— Кое-что известно. Наши оперативные сотрудники сообщают, что он прибыл в Москву для переговоров с одной из внешнеторговых организаций. Привез каталоги и несколько коробок образцов экспортных изделий венесуэльской фирмы. У нас нет сомнений: фирма, каталоги, образцы изделий, переговоры — это все для прикрытия главного, с чем прибыл испанец, — шпионаж... В ресторане «Метрополь» была зафиксирована небезынтересная сцена с участием испанца. За одним из столиков сидел — это стало известно позже — советский ученый, профессор Поляков. Он принимал здесь туристку из Парижа — Аннет Бриссо. Вдруг она стала нервничать и пристально разглядывать севшего за соседний столик человека. Потом вскочила с места и кинулась к нему, но он мгновенно исчез. Это был Кастильо.
МАКИ́
Нелегкая судьба выпала на долю профессора Полякова. Он воевал, попал в плен к немцам, сполна хлебнул лагерной жизни. Работал в шахте оккупированной Лотарингии, откуда ему удалось бежать... Разные люди по-разному встречали худющего, голодного человека в потрепанной одежде. Он обладал небольшим, обретенным еще в школе, запасом немецких слов и еще меньшим французских. На шахте запас этот основательно пополнился. И на его вооружении была одна хорошо заученная фраза, не раз выручавшая его: «Товарищи, я русский, заключенный военнопленный». В ответ почти всегда давали что-нибудь поесть, иногда пускали переночевать. Но чаще на просьбу спрятать хозяин беспомощно разводил руками и произносил лишь одно слово — полиция.
И все-таки Поляков не терял надежды на встречу с добрыми и смелыми людьми. И ему повезло.
...Стоял теплый майский день, когда, напутствуемый лесорубами, он вышел из леса в поисках ночлега. Вот показалась деревня и дом под черепицей за высоким зеленым забором. Дом стоял на самой окраине, и беглеца это очень устраивало. Кругом ни души. Тишину нарушала лишь болтовня птиц. Когда зазвонили церковные колокола, из скрипучей калитки вышел невысокий, толстый человек с глазками-щелками, а за ним худенькая девушка. Поляков поклонился — «Же сюи призонье рюс» — и попросил поесть. Он действительно был голоден, однако сейчас просьба была больше предлогом, чтобы завязать разговор. Но толстяк, даже не взглянув в его сторону, отрезал: «Идите прочь». И вместе с девушкой зашагал к церкви.
...Минует несколько дней, уже в отряде маки́, куда русского солдата приведет один из лесорубов, худенькая девушка сама подойдет и скажет:
— Меня зовут Аннет. Не сердитесь на отца. Он очень осторожный человек и решил, что вы из гестапо. Потом лесорубы все рассказали ему и поручились за вас. Папа просил передать, что будет рад видеть русского солдата в доме французского полицейского.
Поляков удивленно вскинул глаза, Аннет рассмеялась:
— Маки́ и дочь полицейского — не верится, да? Всякое бывает.
Это был интернациональный отряд — французы, испанцы, чех, русские. Командир отряда относился к русским с симпатией. Но это не мешало ему до хрипоты спорить с ними по самым острым политическим проблемам. Однако дружбе споры не мешали. Нашумевшись, они через час-другой распивали вместе за победу бутылку терпкого вина и хором пели «Катюшу», «Марсельезу» и марш маки́: «Если ты завтра погибнешь в бою, друг твой займет твое место в строю».
Отряд маки́ долго оставался неуловимым. И все знали, что это заслуга помощника командира по разведке Полякова, прозванного в отряде Мишелем, и его храброй соратницы, разведчицы Аннет. Они часто вместе отправлялись на задание и были неразлучны в пору затишья. В отряде о них говорили разное. Толки докатывались и до «виновников». Они посмеивались и отшучивались. Но всем было ясно — Аннет и Мишеля связывала крепкая дружба.
Каким-то шестым чувством Мишель и Аннет распознавали чужих, которые могут стать близкими, и близких, которых надо бояться пуще чужих. И все же не удалось избежать серьезного провала. Их предал испанец... Все началось еще в Париже... Аннет рассказала Полякову... Она была еще девочкой, когда в их доме появился испанец. Тогда его величали Фелиппе Медрано. Мать Аннет, подпольщица, активная участница Сопротивления, однажды вечером тайком привела испанца домой и представила мужу: «Этому человеку можно доверять, он поможет собрать и спрятать оружие. Воевал в Испании, в интербригаде, а теперь вместе с нами». И они втроем долго шептались о чем-то в соседней комнате. Когда красавец Фелиппе ушел, мать рассказала отцу, что испанец люто ненавидит фашистов и жаждет рассчитаться с ними за расстрелянного в Мадриде брата, коммуниста. «И теперь нам будет намного легче, — сказала мадам Бриссо, — Фелиппе хороший помощник и хороший конспиратор».
