Сергей Мстиславский - Крыша мира
Я раздавил, брезгливо, шипящую голову под самые ноги подсунувшегося было змееныша — и пошел дальше. Кобры — все еще раскачивались. Я слышал за собою тяжелый полз огромного тела и жаркое свистящее дыхание: оглядываться было незачем. Я шел ровно. Нож я вложил в ножны.
За межевой расселиной, у креста с дряблой змеиной кожей, я сел на камень. Тут — можно. У змей, должно быть, тот же закон, что у беков: не выходить за ров своей цитадели…
* * *Расселина и здесь завалена мертвой, осклизлой от дождей чешуей. Ноги горят странным зноем: я не решился развязать ремни, которыми прикручены мукки.
И голова — странная, тяжелая. Или я — боялся? Тогда надо идти обратно: ведь тогда, значит, я у ж е не прошел Тропу. И н и к о г д а не пройду: как пройти то, что осталось сзади?
Я припоминал каждый шаг свой сквозь город. Как было, когда я побежал? Нет, к этому уже не вернуться. Отошло. Перекрылось…
* * *Бросил камень за межу: город не отозвался. Скаты были пусты…
Г л а в а XVII. ТУРИЙ ЛОБ
Гассан и горцы трижды окликнули меня раньше, чем подошли.
Никто не спросил, как я прошел через город. Гассан все еще не подымал глаз. Вассарга торопил: сумерки близко, облака ложатся в расселины: захватит ночь на скалах, не найдешь ни Тропы, ни пути.
— Может быть, здесь заночевать?
Он отвел взгляд.
— А у змей — нет о тебе думы?
Я вынул нож: на светлом, ярком лезвии черными пятнами — кровь и яд.
Лицо его тронула судорога:
— Идем. Город не будет спать этой ночью.
Двинулись. Только сейчас почувствовал, как безумно болят ноги: и не подошва одна, словно сросшаяся с кожею мукк, а и подъем, вся ступня до голени.
По угрюмым, нахмуренным скалам… Камень и вода, подъем и спуск… Темнеет быстро, с каждым ударом сердца. Отвес. Вершина — в облаке. Ледяной показалась вода, когда мы — в третий раз за этот день — шли в обход по подводным выступам. Идти пришлось долго. Когда мы снова выбрались на прибрежный утес — была ночь. Горцы перекликались тревожно.
Остановиться нельзя: на гладком камне оползает тело: идти — сорвешься: как разобраться в хаосе утесов и срывов?
Глаза застилает усталость и разгорающаяся, каждым движением, боль в ногах. Впрочем, все равно — ночь.
Медленно, почти что на слух — глаз не видит — иду я за Вассаргой… Камни — гладкие, оплаканные дождем.
Всполз, лег ничком. Вассарга, впереди, затих тоже: должно быть, нашел упор, отдыхает. Ровным рокотом бьет о скалы вода. Вспомнилось: ночь — такая же беззвездная, непроглядная, шуршание крыл, аркан и выступы скал над Пянджем и тихое, радостное, багряное свечение, отраженное водоскатом.
На душе просветлело. Я поднял опущенную к холодному камню голову и чуть не вскрикнул: розоватым светом горели на Пяндже буруны стремнины: на воду тихими ясными бликами ложился свет от утеса…
Вассарга зашевелился в темноте, уступом ниже. На его тихий свист, оползая меня, стали спускаться к нему остальные горцы. Я соскользнул им вслед. Здесь, ближе к воде, свет был явственней: красноватым полукругом обозначилось жерло пещеры — над самым Пянджем.
Горцы совещались вполголоса. Я подтянулся к ним на руках.
— Крэн-и-лонги?
— Нет, — уверенно и быстро ответил голос Вассарги. — Есть толк в народе — о пещере на Пяндже, в которой отдыхают дивы, когда они правят свой полет с Восточных гор в наши ущелья. В такую пещеру не зайдут крэн-и-лонги. Они чтут завет. Хранители Тропы.
— Тем лучше: спокойнее будет отдых.
— Нет, таксыр. И нам нельзя в пещеру. Ты видишь отсвет: если там не может быть людей — кто раздул огонь? Или она светится, быть может, сама собою — эта пещера?
— Не придумывай себе страхов, Вассарга. Я устал, ноги изранены, на пути — крэн-и-лонги. Назавтра я должен быть крепок. Идем!
— Таксыр…
Но твердости в голосе старика не было. Видимо, и на нем сказывался соблазн теплого, укрытого ночлега, уюта, трапезы у костра… вместо бессонной ночи на скользком, на грозящем обрыве. Он явственно колебался:
— А если там все-таки крэн-и-лонги?
Гассан напомнил о брошенном Джилге:
— Кто раз нарушил завет — нарушит его и дважды.
Посовещались опять. Затем Эскалор — он был самым крепким из молодых охотников, — отдав посох, осторожно спустился к самой воде, погрузился по грудь, нащупал выступ и медленно стал продвигаться к пещере, с трудом удерживаясь под напором воды. Мы все, сгрудившись на самом краю скалы, напряженно следили за разведчиком: его голова и плечи лишь движением выделялись из налегшей окрест темноты.
Дошел. Ухватился за порог пещеры (мы видели ясно, как забагровели его пальцы на камне), подтянул тело, пригнулся и пополз внутрь.
Мгновение спустя в ровном светящемся кругу мелькнула темная тень… безумный вскрик! — и, бешеным броском, далеко в реку метнулось человечье тело.
Быстрее мысли Вассарга сорвал с пояса аркан. Со свистом петля ударила в воду, веревка натянулась, как струна, чуть не сорвав старика с утеса: двое горцев, рядом, подхватили рвавшийся из рук конец. Дружным усилием они подтянули к берегу Эскалора.
Мокрый с головы до пят, он стучал зубами — от стужи или страха? — и весь дрожал мелкой заразительной дрожью.
— Что ты видел? — сумрачно и жутко спросил старый охотник.
Эскалор закрыл лицо широкими дрожащими ладонями:
— Белую женщину…
* * *Не размышляя, я прыгнул со скалы по следу Эскалора. Сквозь рев воды — смутно донеслось: что-то крикнул Гассан. Идти было бы совсем легко, если бы не сносило течением. Под водою к пещере вел ровный, гладкий карниз — не приходилось нащупывать дороги. Рассекая струи, я быстро добрался до входа: на каменное его обрамление ложился отсвет где-то там, далеко, в самой глуби клокочущего огня. Забыв усталость, не чувствуя боли, я перебросился за порог.
Пещера неглубокая, сгорбленная. Посередине горел, перекрываясь белыми, разбегавшимися но стене дымками, жаркий большой костер. Левее входа ровною кучкой сложены стволы арчи — запас доброго огня на ночь.
У костра — никого. Но тихой, радостной лаской веет от морщинистых, алмазной капелью разубранных стен. Так, совсем так, как я ждал…
Веселый и бодрый, я повернулся к выходу. И только на самом пороге, проясняя сознание, встала непрошеная, словно чужая, ненужная какая-то мысль:
«А все-таки: кто же зажег костер?»
Из пещеры никто не выходил. Мы увидели бы тень, как тогда — с Эскалором. А подошли мы так тихо, что спугнуть раньше времени не могли. Но если никто не выходил…
Я осмотрелся, на этот раз внимательно: ведь, входя в пещеру, я не искал никого… И потому — только теперь заметил в восточном углу пещеры, над самым полом, черный широкий ход.
