Юлия Фирсанова - Убить демиурга!
— Ана, спаси, пока твой сын, обернувшийся демоном, не убил меня!
— Пепел, отпусти, — холодно приказала женщина и зашагала к любовнику.
Ленты-крылья освободили сломанную в запястье руку и втянулись, превращая серого демона в обычного альсора Альрахана. Эльсор смерил негодяя нечитаемым взглядом и отступил в покои матери, прикрыв створку двери тихо, очень тихо, вместо того, чтобы грохнуть об косяк, выражая возмущение. А все равно показалось, будто грохнул. Стража демонстративно отвернулась, нарочито заинтересовавшись дизайном коридора справа и слева от разыгрывающейся сцены, а никак не ею самой.
Баюкая сломанную руку, фаворит кое-как поднялся с пола и зло пожаловался:
— Я искалечен! Вылечи меня поскорее, а уж потом объясни детям, где и как применять магию, что ты столь щедро им даровала!
Гилиана и не посмотрела на аманта, ласково обращаясь к онемевшей от всего происходящего служанке:
— Ступай на кухню, девочка.
— А беспорядок, высокородная лоана? — растерянно и беспомощно спросила девушка, разводя порезанные осколками пальчики. Она даже не замечала своих ран.
— Какой беспорядок? — улыбнулась Владычица, отпуская волну магии, мягким покрывалом укрывшую служанку и весь разгром вокруг. В следующую секунду коридор снова сиял первозданной чистотой, а ручки служанки исцелились. Девушка восхищенно и благодарно ахнула. — Зайди к Каэрро, скажи, я велела выплатить тебе месячное жалование, как награду.
Владычица приложила один из перстней к ладошке служанки и там засияла золотая искорка — подтверждение истинности поручения.
Девушка, только сейчас сообразившая, что сидит на полу, когда Владычица стоит, вскочила, низко-низко поклонилась и, подхватив юбки, поспешила прочь.
— Ты слишком добра, Ана, стоило заставить эту идиотку вылизать весь коридор языком, а не премии ей давать, — буркнул фаворит, начиная чуять запашок керосина, и повторил свое требование с совсем иными интонациями, где превалировала ласковая мольба:
— Умоляю, вылечи руку, моя сапфировая гроза! От боли в глазах темнеет!
— Слишком добрая, — иронично согласилась Гилиана, скрестив руки на груди и теперь уже обращая все свое внимание на любовника: — И слепая. Ты всегда был таким, Гир? Или изменился исподволь за те годы, что мы были близки, а я по-прежнему видела задорного, веселого, великодушного, порывистого и нежного мужчину? Того, кто рвал для меня в ночном саду синецветы и пел кабацкие песенки, чтобы развеселить? Ты по-настоящему любил меня хоть когда-то или все, что ты любил — место у престола Владычицы? Если ты настолько не уважаешь женщин, чтобы поднять на них руку и повысить голос без вины, что было в твоих чувствах настоящего?
Вопросы падали россыпью морионов. Горькие, темные, холодные, а вокруг Владычицы, это почувствовал бы любой, даже не обладающий крохами магии, свивалась и бурлила сила, составлявшая суть могущества Альрахана.
Во рту фаворита появился кислый привкус страха, накатили недобрые предчувствия. Однако он все еще надеялся обратить трагедию в шутку, когда жалобно протянул:
— Ана, сладкая моя девочка, давай ты потом оттаскаешь меня за волосы и даже нашлепаешь, если я был нехорошим мальчиком, а сейчас подлечи руку и пойдем к тебе. Я покажу, как, где и что люблю в тебе!
— Поздно, Гир, — качнула головой Гилиана. — В память о прошлом я вылечу перелом, пусть ты и заслужил боль. Тебе понадобятся обе руки, чтобы собраться. Я желаю, чтобы до полудня ты покинул столицу. Займись приведением в порядок родовых владений.
— Этой дыры на границе с Нидором? — взвыл получивший отставку фаворит, подобная перспектива казалась куда мучительнее множественного перелома. — Ана, сжалься!
— Такова моя жалость, — величественно объяснила повелительница Альрахана и приказала:
— Убирайся с глаз, если не хочешь испытать мой гнев! — в прохладном голосе зазвучали грозовые раскаты надвигающейся бури и ни тени былого тепла, игривости или неги. Любовницу сменила Владычица и сменила навсегда.
Плеть магии хлестнула по сломанной руке, даруя болезненное исцеление. В голове красавца зашумело, а перед глазами потемнело. Когда он снова смог видеть и соображать, Аны уже не было ни рядом, ни вовсе в коридоре. Гир с перекошенным лицом, прижимая к груди руку, под кожей которой еще танцевала фантомная боль, ринулся в свои покои. Собираться! Куда угодно, как угодно (камердинер после вчерашней попойки был пьянее хозяина, враз полностью протрезвевшего от страха), пусть даже самому. Теперь бывший фаворит испугался по-настоящему, разом сообразив: все случившееся не шутка и не дурной похмельный сон. Ему дали отставку, а уж из-за чего, не суть важно. Пусть предлогом и послужила глупейшая история с курицей-служанкой и скандальной девкой неизвестных кровей.
Главным было другое: он, обласканный любимец, уже примерявший на себя титул консорта, впал в абсолютную немилость. Надоел, прискучил или Ана присмотрела себе другого кавалера — не суть, важно другое: немало найдется тех, кто, проведав о таком, не преминет свести счеты с дерзким щенком, так долго скалившим зубы. А значит, как ни горько признавать, любовница права: пока весть об отставке не пошла гулять по столице, надо убраться как можно дальше, пересидеть опалу.
Потом, как знать… женщины отходчивы и привязчивы. Да, его не будет на глазах у Владычицы — это минус, но никто не запретил писать письма и слать подарки. Если Гилиана соскучилась по нему прежнему, сопливому щенку, счастливому уже одним тем, что удостоился ее благосклонного внимания — она получит такого. Синецветы? Будут ей синецветы и длинные-длинные письма о тоске и любви с привкусом робкой надежды. Сейчас главное — сохранить красивое тело и лицо без изъяна, потому быстрее-быстрее прочь, чтобы его не настигли и не покалечили. Инвалид и урод никогда не вернет себе расположения Владычицы. Прочь, пока альсоры не решили, что настал удобный момент устранить любовника матери.
Если мысль о магии разгневанной Гилианы вызывала опасливый страх, то воспоминание о демоническом Пепле натурально ужасало. Гир и раньше недолюбливал могущественных сыночков Владычицы, имевших право свободного доступа в покои матери даже тогда, когда перед ним! дверь была на замке, и уж конечно обладавших куда большей властью, чем та, которая перепала ему с титулом фаворита. Недолюбливал, но старался не конфликтовать. Себе дороже, не знаешь же, под каким соусом альсоры преподнесут матери историю ссоры и кому Ана поверит больше. Но сейчас тихая неприязнь сменилась откровенным ужасом не столько перед властью троицы, сколько перед тем, какую магию даровала им Владычица.
