Александр Дюма - Анж Питу
– Мог ли я подумать, что у вашего величества хотя на мгновение появится такая мысль? Будь я способен на такое вероломство, меня следовало бы назвать не безумцем, а негодяем. Но, слава Богу, ваше величество так же не верит в это, как и я. Нет, я пришел дать королю совет, потому что уверен, что это хороший совет, более того, лучший, нежели другие советы.
Королева с такой силой стиснула ладони на груди, что батист затрещал под ее пальцами.
Король с нетерпением пожал плечами.
– Но, Бога ради, – сказал он, – выслушайте его, сударыня. Вы успеете сказать «нет» после того, как он договорит до конца.
– Его величество прав, – сказал Жильбер королеве. – Вы не знаете, что я хочу сказать: вы думаете, ваше величество, что вас окружает надежная, преданная армия, готовая умереть за вас. Вы заблуждаетесь! Половина французских полков в заговоре с революционерами.
– Сударь! – воскликнула королева. – Вы оскорбляете армию.
– Напротив, ваше величество, – сказал Жильбер, – я хвалю ее. Можно почитать королеву и быть преданным королю, любя при атом родину и будучи преданным ее свободе.
Королева метнула на Жильбера пламенный, как молния, взгляд.
– Сударь, – сказала она ему, – эти речи…
– Да, эти речи оскорбляют вас, я понимаю; ибо, по всей вероятности, ваше величество слышит их впервые.
– Придется привыкнуть, – пробормотал Людовик XVI со смиренным здравомыслием, составлявшим главное его достоинство.
– Никогда! – вскричала Мария-Антуанетта. – Никогда!
– Послушайте! – воскликнул король. – По-моему, доктор говорит разумные вещи.
Королева села, дрожа от ярости. Жильбер продолжал:
– Я говорю, ваше величество, что я видел Париж своими глазами, меж тем как вы не видели даже Версаля. Известно ли вам, чего хочет сейчас Париж?
– Нет, – встревоженно ответил король.
– Надеюсь, он не хочет снова брать Бастилию, – презрительно проронила королева.
– Конечно, нет, ваше величество, – продолжал Жильбер. – Но Париж знает, что народ и его короля разделяет еще одна крепость. Париж хочет созвать депутатов от сорока восьми округов, которые в него входят, и послать этих депутатов в Версаль.
– Пусть приходят, пусть приходят! – вскричала королева с дикой радостью. – О, мы устроим им хороший прием!
– Погодите, ваше величество, – ответил Жильбер, – будьте осторожны, эти депутаты придут не одни.
– Кто же с ними придет?
– С ними придут двадцать тысяч солдат Национальной гвардии.
– Национальная гвардия? – спросила королева – Что это такое?
– Ах, ваше величество, не пренебрегайте ею, однажды она станет силой; она будет решать, кто прав, кто виноват.
– Двадцать тысяч человек! – вскричал король.
– Но, ваше величество, – возразила королева, – у вас есть десять тысяч солдат, которые стоят сотни тысяч мятежников! Призовите их на помощь, призовите, говорю вам; двадцать тысяч мерзавцев постигнет достойная кара, это даст острастку всей этой революционной мрази; если бы мне дали полную власть хотя бы на час, то через неделю от нее не осталось бы и следа.
Жильбер грустно покачал головой.
– О, ваше величество, как вы обманываетесь, вернее, как вас обманули. Увы, увы! Подумайте только: королева начинает гражданскую войну; только одна королева решилась на такое, за это ее до самой смерти презрительно называли чужестранкой.
– Как это я начинаю, сударь, почему это я начинаю? Разве это я ни с того ни с сего начала стрелять по Бастилии?
– Сударыня, – вмешался король, – вместо того, чтобы советовать применить силу, прислушайтесь прежде к голосу разума.
– К голосу слабости!
– Послушайте, Антуанетта, – строго сказал король, – это же не пустяк – приход двадцати тысяч человек, в которых мы начнем палить из ружей.
Потом, обращаясь к Жильберу, сказал:
– Продолжайте, сударь, продолжайте.
– Вся эта ненависть, которая разгорается в отдалении, все это бахвальство, которое при случае обращается в храбрость, вся эта неразбериха во время сражения, исход которого неизвестен, избавьте от этого короля и себя самое, ваше величество, – сказал доктор, – ваша мягкость способна ослабить опасность, а ваши решительные действия могут лишь усугубить ее. Толпа хочет прийти к королю, опередим ее; пусть король придет к толпе; пусть он, окруженный нынче своей армией, докажет завтра, что обладает отвагой и политическим умом. Эти двадцать тысяч человек, о которых мы говорим, могут победить короля; позвольте же королю в одиночку победить эти двадцать тысяч человек, ибо эти двадцать тысяч человек, ваше величество, и есть народ.
Король не удержался и одобрительно посмотрел на Жильбера, но Мария-Антуанетта перехватила его взгляд.
– Несчастный! – сказала она Жильберу. – Вы что же, не понимаете, что значит присутствие короля в Париже на тех условиях, о каких вы говорите?
– Что оно значит?
– Оно значит – я одобряю; оно значит – вы правильно сделали, что перебили мою швейцарскую гвардию; оно значит – вы правильно сделали, что уничтожили моих офицеров, что предали огню и мечу мою прекрасную столицу; наконец, вы правильно поступили, что свергли меня с трона! Спасибо, господа, спасибо!
И презрительная усмешка мелькнула на губах Марии-Антуанетты.
– Нет, ваше величество, – сказал Жильбер. – Вы ошибаетесь.
– Сударь!..
– Оно будет означать: народ страдал не совсем безвинно. Я пришел, чтобы простить; я – владыка и король; я стою во главе французской революции, как некогда Генрих III встал во главе Лиги. Ваши генералы – мои офицеры; ваши солдаты Национальной гвардии – мои солдаты; ваши должностные лица – мои чиновники. Вместо того, чтобы нападать на меня, следуйте за мной, если можете. Величие моего шага еще раз докажет, что я король Франции, преемник Карла Великого.
– Он прав, – печально сказал король.
– О, ваше величество, помилуйте! – вскричала королева. – Не слушайте этого человека, этот человек ваш враг!
– Ваше величество, – сказал Жильбер, – его величество сам вам скажет, что он думает о моих словах.
– Я думаю, сударь, – заметил король, – что пока вы единственный, кто осмелился сказать мне правду.
– Правду! – воскликнула королева. – Что вы такое говорите. Боже правый!
– Да, государыня, – сказал Жильбер, – и поверьте, правда нынче – единственное, что может помешать трону и королевству низвергнуться в пропасть.
При этих словах Жильбер низко поклонился Марии-Антуанетте.
Глава 34.
РЕШЕНИЕ
Казалось, королева впервые была глубоко тронута Но чем? Доводами ли доктора или его смирением?
Король с решительным видом встал. Он думал о том, как осуществить план доктора.
Однако он не имел обыкновения что-либо предпринимать, не посоветовавшись с королевой, поэтому он спросил:
– Сударыня, вы одобряете?
– Приходится, сударь, – отвечала Мария-Антуанетта.
– Я не требую от вас самоотречения, – нетерпеливо заметил король.
– Тогда чего же вы требуете?
– Я требую от вас убежденности, которая укрепила бы меня в моем решении.
– Вы требуете от меня убежденности?
– Да.
– О, если дело только за этим, то я убеждена.
– В чем?
– Что близится время, когда положение монарха станет самым безрадостным и самым унизительным положением, какое только существует на свете.
– О, вы преувеличиваете, – сказал король. – Безрадостным – допускаю, но уж никак не унизительным.
– Ваше величество, короли – ваши предки – оставили вам невеселое наследство, – печально сказала Мария-Антуанетта.
– Да, – согласился Людовик XVI, – наследство, которое вы имеете несчастье разделить со мной, сударыня.
– Позвольте, ваше величество, – быстро возразил Жильбер, который в глубине души очень жалел королевскую чету, – я полагаю, что вашему величеству не суждено увидеть такое страшное будущее, как вы себе представляете. Деспотическая монархия закончилась, начинается конституционная империя.
– Ну, сударь, – сказал король, – разве я такой человек, какой нужен для того, чтобы основать подобную империю во Франции?
– Почему бы и нет, ваше величество? – возразила королева, несколько ободренная словами Жильбера.
– Сударыня, – снова заговорил король, – я человек здравомыслящий и ученый. Вместо того, чтобы стараться видеть все в розовой дымке, я вижу ясно и знаю доподлинно все, что мне нужно знать, чтобы управлять этой страной Как только меня лишают неограниченной власти, как только я превращаюсь в заурядного человека, беззащитного перед лицом мира, я теряю всякую видимость силы, которая единственно и была необходима правительству Франции, поскольку, по правде говоря, Людовик XIII, Людовик XIV и Людовик XV прекрасно держались благодаря этой видимости силы. Кто нужен сегодня французам? Господин. Я чувствую себя способным только на то, чтобы быть отцом. Что нужно революционерам? Меч. Я не чувствую в себе силы нанести удар.
