Том Харпер - Книга тайн
— Вы можете мне это оставить? — спросила она, с любопытством взглянув на него.
Он помедлил.
— Конечно.
— Посмотрю, может, удастся узнать еще что-нибудь, когда закончу работу. — Она кивнула на гобелен. — А сейчас вы уж извините…
— Да, конечно.
Ник вытащил визитку из бумажника; когда она брала карточку, ее пальцы коснулись его — длинные, белые, с алыми ногтями. Она прочла.
— Цифровые криминалистические реконструкции?
— Я собираю отдельные части в одно целое.
Он давно выдумал эту фразу и пользовался ею, когда хотел произвести на кого-то впечатление. Теперь ему это показалось глупым.
Выходя из музея, он снова увидел экскурсовода. Просвещать ей по-прежнему было некого — посетители так и не появились, и она стояла в комнате, глядя, как струйки дождя стекают в сад по рифленым плиткам кровли. Через ее плечо смотрела на это и каменная статуя какого-то святого.
— Ну, вы нашли доктора Сазерленд?
— Она здорово мне помогла. — Он не был уверен, так ли это на самом деле. — Но я хотел вас спросить кое о чем. Вы здесь давно работаете?
Она чуть подтянулась.
— Семнадцать лет.
— Вы знали Джиллиан Локхарт? Она здесь работала.
Ее веки под густыми тенями за стеклами очков сощурились. Она сделала вид, что изучает статую святого у него за спиной.
— Она что — ваша подружка?
— Да, была. Я… я потерял с нею связь. Просто подумал, может, вы знаете, куда она отправилась отсюда.
Экскурсовод развернулась к Нику, пристально посмотрела ему в глаза. Все семнадцать лет борьбы с невежеством и искоренения заблуждений отразились в ее обжигающем взгляде.
— Мы тоже потеряли с ней связь. Не хочу пересказывать сплетни, но, на мой взгляд, и черт с ней. Вы уж извините мой французский.
Ник попытался выдержать ее взгляд, но у него не получилось. Он не успел придумать ответ — его сотовый телефон пронзительным звоном разорвал монотонную тишину, усиленную стуком дождевых капель. Взгляд женщины вполне мог превратить его в камень. Покраснев как рак и уставившись в пол, он вытащил телефон из кармана и раскрыл его. Он даже толком не успел разглядеть номер звонившего на дисплее — сразу захлопнул его.
— Это музей. — Голос ее прозвучал, пожалуй, громче, чем звонок телефона.
— Я сейчас ухожу, — успокоил ее Ник. — Но если бы вы сказали мне, куда могла направиться Джиллиан… Если вам что-то известно.
Перспектива распрощаться с назойливым типом была слишком соблазнительна.
— Я слышала, что она подала заявление в «Стивенс Матисон». — Она посмотрела на Ника — говорит ли это ему что-нибудь. — Аукционный дом. У них демонстрационный зал на пересечении Пятнадцатой и Десятой. Уверена, мисс Локхарт — именно тот сотрудник, какой им требовался.
Ник не понял, что она имеет в виду, но спросить не отважился.
VI
Майнц, 1420 г.
— Когда Сарра увидела, что ее сын Исаак играет с Измаилом, она сказала Аврааму: «Выгони эту женщину и сына ее; ибо не наследует сын рабыни сей с сыном моим Исааком».[3]
Голос лектора был слышен и за пределами трапезной. Я сквозь арочный дверной пролет видел его, читающего громадную Библию, которая лежала на кафедре, и ряды сидящих на скамьях монахов, молча поглощающих этот урок. Я слышал не все его слова, потому что в галерее судья выносил приговор.
— Главный вопрос, стоящий перед судом в данном деле, в деле о разделении наследства Фридриха Генсфлейша, это вопрос старшинства.
Слабое апрельское солнышко едва пробивалось в галерею. В сумрачных аркадах вокруг нас своим чередом шла монастырская жизнь. Спешили по делам послушники. Я слышал, как по коридору с грохотом катят бочку в кладовку. Но в центре двора все внимание было приковано к судье. Он сидел лицом к нам за столом перед грудой книг, в которые ни разу не заглянул. Одна его рука лежала на коленях и играла четками, другая поглаживала мех мантии, словно зверек все еще был жив.
— С одной стороны, у нас есть претензии детей покойного через его вдову Эльзу. — Он сделал движение рукой в сторону скамьи, на которой сидел я с братом Фриле, моей сестрой и ее мужем Клаусом. — Никто не подвергает сомнению тот факт, что покойный любил свою жену, дочь лавочника. И никто не оспаривает того, что, завещая немалое состояние трем своим чадам, он слушал собственное сердце.
Мой отец умер в ноябре, смерть его была неожиданной, но трагедией ни для кого не стала. Он прожил свои семьдесят лет и до конца был полон энергии. Он до последнего дня мог вытащить ремень из брюк и отхлестать горничную, которая плохо вычистила серебро. По слухам, она его так боялась, что выждала целых десять минут после того, как мой отец рухнул на пол, и лишь затем повернулась, желая узнать, почему отсрочивается избиение. Меня в тот момент в доме не было, но те, кто был, говорили мне потом, будто никогда не видели такого умиротворенного выражения на его лице.
— Но сердцем должна управлять голова, как муж управляет женой и заветы Христовы управляют церковью. — Судья перевел взгляд на другую скамью, где сидела моя единокровная сестра Патце с ее дядей и двоюродным братом. — И вот почему в данном случае мы должны рассмотреть претензии и другой стороны — дочери покойного от первой жены.
Мой брат смерил Патце взглядом, полным ненависти. Она сидела, наклонив голову, словно молилась.
— Никто не оспаривает того факта, что Эльза, вдова усопшего, — добродетельная женщина, которая горько скорбит о смерти мужа. Но лавка, даже выстроенная из камня, остается всего лишь лавкой — и не более того.
Это был вымученный каламбур, основанный на девичьей фамилии моей матери, означавшей «лавка, построенная из камня».
— И посему было бы ошибкой, если бы настоящий суд не принял во внимание происхождение его первой жены. Кто может забыть, что она была дочерью магистрата и племянницей председателя суда? Воистину старинный род. И настоящему суду известно также, что в духе служения и послушания, характеризирующих эту семью, ее дочь Патце теперь исполнилась намерения принять обет и стать невестой Христовой в монастыре Блаженной Девы Марии.
Как это ни странно, но почти то же самое я почувствовал, узнав о смерти отца. Ощущение, будто у меня отбирают то, чем я на самом деле никогда не владел. Мой брат прореагировал острее: он так сжал руки в кулаки, что ногти до крови впились в ладонь.
— В последнее время много говорилось об изменении порядков в Майнце. О том, что старые семьи, которые всегда властвовали в городе, должны разделить свое бремя с новыми людьми, ремесленниками и лавочниками. — На лице судьи появилось презрительное выражение. — Мы в этом городе всегда признавали и поддерживали порядок, установленный Господом. Но в равной мере мы защищаем малых и сирых, как предписано Христом. По этой причине суд присуждает «Хоф цум Гутенберг» с его мебелью и всем необходимым для безбедной жизни вдове Эльзе до конца ее дней. Трем ее детям от Фридриха, уважая их любовь к родителям, мы присуждаем по двадцать гульденов каждому. Остальную часть наследства по праву старшинства мы присуждаем его первенцу, самой любимой и самой добродетельной дочери Патце.
