Николай Поночевский - Искатель. 1977. Выпуск №6
«К дождю», — отметил про себя Сергей, покосившись на кур.
Впереди показалась церковь. Они подходили к майдану, когда впереди послышался дробный перестук множества копыт, и навстречу им из-за деревьев вынырнули всадники, человек пять.
Конвоир тронул коробейника за плечо:
— Стой!
Волох остановился, чувствуя, как бешено застучало в груди, как непрошеное волнение стиснуло горло: он увидел несущуюся впереди всадницу на сером в яблоках скакуне.
Гордо запрокинута голова, прикрытая серой каракулевой папахой, в которую она запрятала густые черные волосы. На белом, не тронутом загаром лице четко выделялись черные нахмуренные брови. Зеленый френч, перетянутый на тонкой талии офицерским ремнем, казалось, готов был лопнуть на высокой груди. Серые бриджи мягко обтягивали бедра и стройные ноги, на которых красовались хромовые сапожки с вытяжками и высокими каблуками. На ремне висела кобура с пистолетом, а на тонком, перекинутом через плечо ремешке, украшенном серебряными бляшками, легкая шашка. Во всем облике всадницы было так много очарования и властности, что ею можно было только любоваться и подчиняться ей, не раздумывая.
Атаманша, заметив на безлюдной улице казака и задержанного, натянула поводья. Небрежным взглядом она окинула оборванца, стоящего с низко опущенной головой, перевела вопросительный взгляд на конвоира. Однако что-то заставило ее вновь взглянуть на незнакомца.
— Откуда? — властно спросила она.
Волох молчал, не поднимая головы. За него ответил казак.
— Сказывал, с Невинки, а я гляжу, короб вроде знакомый… Не твой ли?
— Мой! С другим не спутаешь.
Конвоир больно ухватил коробейника за плечо.
— Ага! Знать, ты с Лабинской топаешь… Красный шпион!
Не отвечая, Волох усталым жестом стянул с головы кубанку, обтер ею пот с лица и в упор глянул в лицо атаманше.
Грозно нахмуренные брови вздрогнули, растерянно поползли вверх. Выражение презрительного внимания в ее глазах вдруг сменилось выражением радостного удивления, и все лицо ее беспомощно затрепетало.
— Ты?
Он снова не ответил.
Застеснявшись вспыхнувшего на щеках румянца, она выпустила поводья, прикрыла лицо руками. Казаки с любопытством разглядывали коробейника.
Атаманша быстро справилась с собой, отвела руки от лица с таким видом, будто это был жест человека, стремившегося скинуть усталость, вызванную тяжким бременем забот. Еще раз быстро глянула на Сергея и негромко распорядилась:
— Щербатый, езжайте без меня.
Заросший до бровей подвыпивший верзила, облаченный в поношенную белую черкеску, махнул остальным спутникам рукой и дал коню шпоры.
Атаманша проводила их взглядом.
— Ты, Карпыч, тоже возвращайся, — бросила она конвоиру. — Сама доведу… Не бойся, уж теперь он от меня не убежит…
Казак намека не понял, но с готовностью подтвердил:
— От тебя не убежишь…
Она не удержалась от грустной улыбки, вызванной не столько льстивым замечанием, сколь далеким теперь воспоминанием.
— Пошли, — кивнула она Волоху.
Он нахлобучил на голову кубанку и, не поднимая взгляда, зашагал рядом с серым кабардинцем, чувствуя на себе жгучий взгляд черных глаз всадницы. Молча миновали улицу, вышли на майдан, свернули во двор поповского дома, находившегося прямо напротив церкви. Пока им открывали ворота, Сергей успел заметить свесившуюся над перилами колокольни чубатую голову и тупое рыло «максима».
Двое дюжих казаков, дремавших в тени крыльца на соломенных подстилках, подняли головы.
— Чего-йт ты так рано вернулась? — спросил один из них.
— Не твое дело! — резко одернула его атаманша, легко соска кивая с седла. — Принимай лошадь, да побыстрее! Это тебе не у Деникина.
Казак подхватил брошенные ему поводья, подозрительно покосился на усталого коробейника.
— Купца привела? Аль тряпок тебе мало?…
Она выразительно положила руку на кобуру.
— Ступай…
Сонная физиономия бывшего деникинца исказилась от страха.
— Ну вот… Спросить уж нельзя, — пробормотал казак, поспешно отводя коня.
На веранду выбежала кругленькая попадья.
— Ах, Марусенька! Свет ты наш ясный! Уже вернулась…
Атаманша легко взбежала по лестнице. Остановилась перед попадьей.
— Распорядись, матушка, с обедом. Да баню приготовь побыстрей.
— Все будет, милая, как ты прикажешь. — Кинув любопытный взгляд на Волоха, она проворно скатилась по ступеням.
— Зойка, где ты?! — через минуту кричала она у дома для прислуги.
Атаманша обожгла Волоха взглядом, вошла в открытую дверь. Он покорно последовал за ней в коридор, куда выходило несколько дверей. Она остановилась подле одной, пропустила его вперед. Зайдя следом, закрыла дверь на крючок, вновь окинула жгучим, недобрым взглядом.
— Сымай короб!
Снял. Повернулся на минуту к ней спиной, чтоб поставить короб к стене. Не успел разогнуться, как на плечи обрушились сильные удары плетью.
— Вот тебе! Вот, — дрожащим от слез голосом вскрикивала она, нанося удары. И вдруг выронила плеть, запрокинула руки ему на плечи. Серая папаха свалилась на пол, из-под нее волной выскользнули густые черные волосы, рассыпались по спине и плечам.
— Сережка!.. Сережка ты мой…
Волох растерянно гладил ее волосы, плечи, спину.
— За что ж ты плетью?
— А за что ты бросил меня тогда… беременную…
Он вздрогнул, поднял ее мокрое от слез лицо и неожиданно для себя начал осыпать его поцелуями.
— Прости, прости меня! Ведь я не знал…
Она доверчиво и счастливо улыбнулась сквозь слезы, как улыбалась ему в дни давних встреч.
— Я же сказала тебе, а ты убежал…
— За мной гнались… — И стыдливо добавил: — Да и перетрусил…
Она благодарно взглянула ему в глаза, понимая, что значит для мужчины такое признание.
— Знаю… А после ты мог прийти?
— Her, — грустно ответил он, — меня забрали в армию.
— И это знаю… Потом мне сказали, что ты убит…
— Кто? — с изумлением спросил Сергей.
— Наши станичники, что с фронта вернулись. Я тогда чуть не удавилась с горя…
— А как же ты здесь очутилась? — тихо спросил он о главном, что его сейчас волновало больше всего.
В ответ она горько всхлипнула.
Он поцеловал ее заплаканные глаза и подумал: «Никому я тебя не отдам… Лучше сам убью…» И почувствовал, как дрогнули руки, сжимавшие это красивое лицо.
В дверь осторожно постучали.
— Отопри, — шепнула она и, подобрав с пола папаху и плеть, убежала в другую комнату.
Волох открыл дверь.
Теребя передник, у порога стояла симпатичная девушка лет семнадцати-восемнадцати с пушистой русой косой. Потупив глаза, она, по-сибирски окая, произнесла:
