Юрий Тарский - Искатель. 1968. Выпуск №1
Связной спешит, он хочет вернуться засветло, поэтому идет быстро. Ему хорошо, дорога знакомая, а я то и дело спотыкаюсь. Тропинка идет вниз, среди низких деревьев и кустов. Слева и справа небольшие лужайки.
— Вы особенно по сторонам не интересуйтесь, — говорит вдруг связной. — Сколько мин, проклятый, оставил — не сосчитать. У нашего капитана позавчера жена подорвалась. В санбат отвозил. Жива ли, нет — не знаем.
— Ах, вот почему он такой! — вырывается у меня.
Перед нами большой луг, поросший яркими красными цветами. Я не знаю, как они называются по-местному — что-то вроде наших маков. Луг и есть нейтральная полоса. На той высотке и вокруг нее расположились фрицы.
А здесь — наши. Две пушечки на прямой наводке — как их только сюда дотащили? — плюс хорошо замаскированная позиция минометов. И пехота, целый взвод.
Мы сидим в маленьком окопчике. Сычев о чем-то весело беседует с командиром взвода — они воевали вместе в сорок третьем году. Сычев с каждым воевал когда-нибудь вместе. А я смотрю во все глаза. Сейчас тихо, но стоит нам высунуться, наверное, начнется веселый сабантуй. Я отдыхаю, перебрасываюсь ленивыми замечаниями с молоденьким пулеметчиком, привалившимся к дереву. Мы с ним вместе не воевали, зато живем в Москве на соседних улицах. Выходит, земляки.
Ждем, когда немного стемнеет. Приказ мы оба заучили наизусть, уже проверили — остается ждать. И время тянется нестерпимо медленно. Мы с пулеметчиком уже перебрали все окрестные кинотеатры и школы, побывали на стадионе «Локомотив», а Сычев все сидит со своим младшим лейтенантом и оживленно говорит о чем-то.
Немного темнеет. Деревья становятся расплывчатыми, теряют свои четкие очертания. Наверное, пора.
Сверху кто-то ползет. Ползет неумело, слышно, как он сопит и как сыплются комья земли.
Я воинственно хватаюсь за автомат, который пока что без дела лежит рядом со мной.
— Это же наша Машенька, — говорит мой собеседник. — Положи свое ружье.
Из-за куста действительно появляется Машенька, та самая хорошенькая медсестра, что мы видели у командира батальона. Она располагается рядом с нами, и только я начинаю интересный разговор, как появляется Сычев. Я даже не заметил, что он куда-то исчезал. Сычев обмотал вокруг туловища свою плащ-палатку, которая до сих пор развевалась вокруг него, как гусарский ментик, убрал кортик и выглядит, полностью по-походному. Глядя на него, я понимаю; что прелюдия кончилась, начинается настоящее. Я беру автомат и молча следую за ним.
Нас провожают тихим «ни пуха», и мы двигаемся.
Прячась за деревьями, спускаемся немного вниз. Сычев скользит в траву, я — за ним. Старшина ловко перебрасывает свое плотное тело. Он классически ползет по-пластунски. Так нас учили в военной школе. У меня так не получается. Ползти неудобно — автомат ерзает по спине, плащ-палатка задевает за кусты и кочки. Трава сырая, очень скоро промокают колени. Валька простудился бы здесь еще сильнее. Что-то он там делает? Сидит, наверно, на рации, ждет…
Сычев остановился, поднимает руку. Я подползаю к нему, ложусь рядом. Старшина шепчет мне прямо в ухо, так что делается ужасно щекотно.
— В этих кустах подождем немного. Ребята сейчас должны затеять стрельбу. Интересно, что фрицы делать будут? Ты смотри в оба — это ведь уже нейтралка.
Под грохот начавшейся стрельбы Сычев еще раз экзаменует меня. Теперь я знаю маршрут наизусть- где и как идти, какой путь выбрать, сколько метров, какие мины, — знаю все. Могу даже начертить на бумаге. Стрельба кончается и кончается экзамен. Фрицы так и не проявились, молчит та сторона, как проклятая молчит. Насупилась и ждет нас.
«Пошли», — жестом показывает мне Сычев. Я теперь уже понимаю его без всяких слов. Пошли! Начинается настоящее. Вот когда глухо застучало сердце. Я хватаюсь за него, чтобы удержать стук, мне кажется, что его слышно на километры вокруг. Мы ползем метров триста до больших кустов. Уже совсем стемнело, тени от кустов вытянулись, как сказочные существа. Они цепляются за наши ноги, скользят по нашим телам. Мы уже не ползем, а двигаемся обычным, человеческим способом, шагаем, слегка пригнувшись. Идем рядом: Сычев — справа, я — слева. Слегка шуршит трава, и ни одного постороннего звука. Иногда Сычев останавливается и пристально вслушивается в эту обманчивую тишину. Потом он снова двигается вперед быстрыми, совершенно бесшумными шагами. Вот где хороши мягкие сапожки. А я, дурак, думал, что это разведчики шикуют. Эх, святая простота!..
Я хорошо вижу в темноте, а зрение старшины вошло в поговорку даже у разведчиков. Но пока мы ничего не замечаем. Снова перестрелка. Она стихает, я сразу же над нашими головами повисают две осветительные ракеты. Мы мгновенно падаем, стараясь слиться с землей. Ракеты, противно шипя, гаснут, и становится темно, страшно и очень тоскливо. Я посматриваю сбоку на уверенно двигающегося Сычева, но страх не проходит.
Мы идем по самому центру ложбины, огибая высоту, где расположились гитлеровцы. Ложбина постепенно сужается. Кустов больше нет, впереди пустое место, низкая трава, кое-где вода. Тут опасно. Стоит появиться ракете, и мы как на ладони.
— Сиди жди меня, — шепчет Сычев. — Я проберусь вперед, гляну, что там делается. Сиди не шелохнись.
Он мгновенно исчезает. Я остаюсь один в полной темноте, совсем один. Сразу же мне захотелось чихнуть, кашлянуть, зачесалась спина, заныли ноги. Так прошло несколько минут. И вдруг из-за густых облаков вылезла чахлая луна, вернее ее бренные останки. Узкий серп бросил на лощину мягкие пепельные лучи. После темноты этого света вполне достаточно, чтобы видеть. У кустов снова выросли тени и полезли в мою сторону.
Издалека слышатся шаги, спокойные, уверенные шаги хозяина. Нет, это не Сычев. А может быть, как раз он? Идет смело, значит, путь свободен.
Я приподнимаюсь на локте, собираюсь встать, вылезти из-за куста, где так уютно и удобно расположился, как сразу же застываю на месте. По тропинке идет самый настоящий фриц. Я впервые вижу врага так близко и на свободе.
Замираю в своем убежище, хватаюсь за автомат, Но стрелять нельзя, стрелять нельзя… Пусть проходит мимо. Его еще убьют на нашем фронте, обойдутся без меня, пусть только проходит, я поползу вперед, чтобы предупредить Сычева.
Но фриц вдруг останавливается. Он стоит и прислушивается, стоит одинокий на блестящей поверхности травы. Я вижу все отчетливо и ясно. Вот он не спеша достает ракетницу, закладывает патрон.
Сейчас он поднимет руку, выстрелит, подзовет другого, ведь они здесь по одному не ходят, и все… Сычев где-то рядом, в траве, они его обнаружат, и тогда…
