Африкан Бальбуров - Черная пасть
Чимит, хоть и был очень напуган, не мог не обратить внимания на то, что человек ел, ни на минуту не прекращая своей болтовни. Это было удивительно — есть, ни на минуту не умолкая. Покончив с едой, человек вынул из кармана невероятно грязный платок и вытер рот.
— Ну-с, молодой человек, будем разговаривать, — обратился к Чимиту уже другим, скрипучим голосом подполковник. — Буду спрашивать, а ты обязан отвечать. Конечно, обязанность твоя не перед богом, ибо ты — нехристь, а перед сильными. Запомни, молодой человек, право сильного — самое убедительное право. Если не будешь отвечать, то эти два ангела начнут делать тебе больно. Они это здорово умеют. Итак, первый вопрос: вчера ты ехал с длинным военным впереди отряда. Ангелы не разобрали в тумане, что за отряд. Местные жители сказали: американский. Хоть это совершенно фантастично, но чем черт не шутит, когда боги спят. А боги давно уже спят!.. Так скажи: действительно то были американцы?
Чимит не слышал вопроса подполковника — внимание было целиком занято длиннорукими солдатами, которых подполковник назвал ангелами. Они смотрели на него, как голодные звери на зайца. У одного заросшее лицо походило на болотную кочку, на которой озорники мальчишки сделали глаза и рот с безобразно крупными зубами, вставив грязные осколки разбитой фарфоровой посуды. Станичные ребятишки любили устраивать такие мишени, когда разрешали стрелять в цель. Физиономия другого напоминала ту же болотную кочку, только вместо фарфоровых осколков для глаз — пожелтевшая бумага. «Ангелы» по знаку подполковника подошли к Чимиту, ухватили за руки и стали выворачивать. Лопатки и плечи опалило огнем, и стало ужасно больно в затылке. Чимит закричал что есть сил.
— А-а, понимаю! — воскликнул подполковник. — Бурятенок ни бельмеса не понимает по-русски. Ну, ладно, молодой человек, я буду спрашивать, а тебе ничего не надо говорить, если «да», кивнешь головой, а если «нет», то мотнешь. Итак, отряд, с которым ты ехал, был американский?
Чимит только шмыгал носом.
ЧЕРНАЯ ПАСТЬ
К концу недели майор Джекобс уже мог сесть на коня. Самойлов послал за проводником. Когда Бадма пришел к палатке, Самойлов сказал:
— Мистер Джекобс хотел узнать, что делают казаки, когда сильно натирают внутренние стороны бедер.
Бадма, выслушав вопрос, не спешил с ответом. На его лице не отразилось ничего — этому майор, смертельно боявшийся насмешек, был обрадован. Наконец, Бадма сказал:
— Казаки ничего не натирают.
— Ну, а все-таки, просто вообразим, что так случилось с кем-нибудь, например, с вашим сыном...
— С моим сыном такое случиться не может, — упрямо возразил Бадма. — Если случится, я его выпорю. Скажите, что вам от меня надо? Дела есть...
— Кстати, мистеру Джекобсу хочется спросить: почему не проявляете совершенно понятного беспокойства о сыне? Он полагает, что вы хорошо знаете, где он.
Бадма заложил руки за спину.
— Сын подался домой! — сказал он. — Если бы не знал, давно бы рассчитался с этим господином хорошим, который обидел моего парнишку. И вы бы теперь меня не видели и из тайги навряд вышли.
Самойлов передал слова Бадмы, стараясь ничего не упустить. Они произвели впечатление на Джекобса. Он подошел к Бадме и хлопнул его по плечу.
— Хвалю! Ты сильный человек. Откровенность — качество настоящего мужчины!
Самойлов, переведя, отвел Бадму в сторону.
— Скоро этот господин хороший, как вы его называете, перестанет вообще садиться. Ни верхом, ни пешком не сможет двигаться. Вы говорили, что зимовать не хотите в этих местах. По-моему, мы оба заинтересованы, чтобы не задерживаться. Не правда ли?
Бадма посмотрел на Самойлова с напряженным интересом. Что имеет в виду этот умный человек? Но он, конечно, прав. Бадма помолчал, искоса глянул на Джекобса.
— Хоть и противно, вылечу его. Конечно, он обидел мальчишку. Казаки — гордые, хоть и маленькие.
— Может, не надо так? — с лукавой усмешкой спросил Самойлов. — Да, я знаю ваших ребятишек — без ведома отца ни за что не убегут! Можете меня не опасаться: не выдам! Американцы мне нужны как прикрытие: с их помощью должен вывезти мои архивы — все мое будущее! Я одобряю, что отправили мальчишку — не детское дело участвовать в таком тяжелом переходе. Мало ли что может приключиться!.. То, что говорю, честно и верно.
Бадма колебался, но голос и вид Самойлова убедили его.
— Правда, торопиться надо! — решил он. — Поищу травку, лекарство сделаю, — послезавтра господин хороший спокойно сядет в седло. А про тебя приисковые говорили, что честный, не из живоглотов!
— Спасибо! — с чувством произнес Самойлов. — Это мне очень дорого. Как думаете, не помешают мне вывезти архивы?
— Зачем? Бумаги твои. А золото кому?
— Американцам. По контракту мне — пять процентов, но знаю: они делиться не любят. Пусть думают, что лезу из кожи за свою долю! А выберемся из тайги — только меня и видели! Уеду к отцу в Харбин. Американцев, конечно, большевики вышвырнут, как и всех остальных. Я к большевикам не питаю враждебных чувств. Но и не могу сказать, что они мне симпатичны.
— Где уж! — усмехнулся Бадма.
Менее чем через час Бадма приготовил мазь из трав и коровьего масла, велел Джекобсу смазывать больные места.
— Пока в седло нельзя садиться. Придется ехать на носилках, — заключил он и тут же взялся за устройство этих носилок из верёвок, брезента, ремней и палок.
Джекобса водрузили на это сооружение, укрепленное между двумя лошадьми, так, чтобы он мог сидеть, свесив ноги, и, если захочет, полулежать.
— Кар-рамба! — крикнул майор Самойлову. — Передайте этому... джентльмену: я благодарю его! Наградить не в силах, но бутылку виски от меня имеет.
Устроив таким образом Джекобса, Бадма повел отряд без остановок. По его совету Джекобс приказал перекусить, не слезая с коней. В колонне заворчали. Несколько солдат, подбадривая друг друга, подъехали к Джекобсу и выразили протест. Но вынуждены были тут же отпрянуть и занять свои места — Джекобс выдернул кольт и, изрыгнув ругательство, заорал так, чтобы слышали все:
— Вестовой! Где ты там, Окорок Пенсильванский? Если эти идиоты не поумнеют, перепиши их фамилии — и я съем собственную голову, если получат хоть один доллар за участие в походе!
И колонна стихла. Только слышались перестук копыт по каменистой тропе да всхрапывание лошадей. Самойлов усмехнулся — все было по-американски! В этой стране единым и сущим предметом, субъектом поклонения стали деньги. Максим Горький хорошо назвал Нью-Йорк городом Желтого Дьявола. И этому дьяволу поклоняются все, Начиная от серенького обывателя, его детей, кончая министром, генералом, ученым-профессором. В России тоже ценят деньги, найдутся жадюги, Иудушки Головлевы, способные продать душу черту, поднять руку на отца, мать, продать родную дочь, сестру, жену. Но такого поклонения, открытого и бесстыдного, повального, доходящего до общенациональных размеров, не было в России и нет! Даже замордованных русских солдат, если бы они передвигались точно такой же колонной и были доведены до бунта, нельзя, немыслимо напугать подобным образом — лишить денег, положенных за поход. Такая черта была замечена Самойловым еще студентом в университете Сан-Франциско. Его поразило равнодушие американских студентов ко всему, что выходило за рамки будущей профессии. Самойлов любил и знал русскую литературу, с наслаждением читал Толстого и Достоевского, Пушкина и Лермонтова, Бунина и Куприна. И он даже не поверил сначала, когда стал убеждаться, что очень многие студенты из его университета не имеют представления об Уолте Уитмене, понаслышке знают Марка Твена и вообще имеют смутное представление о родной литературе. Но самое невероятное было в том, что они не стыдятся, а даже бравируют этим! Самойлов с внутренним содроганием гнал сейчас мысль, что за предстоящие долгие годы жизни в Америке, умножая свои миллионы, может сам превратиться в сухого и черствого дельца-бизнесмена... А путей-дорог в Россию-матушку может ведь и не оказаться — обратные дороги всегда длиннее. Одно было ясно: Америка для Джекобса и Россия для Самойлова — это не одно и то же!..
