Томас Майн Рид - Вольные стрелки
В следующие три дня запись добровольцев продолжалась, а одновременно развертывалась и предвыборная кампания. На четвертый день вечером были назначены выборы.
Между тем моя антипатия к сопернику все возрастала по мере того, как я ближе знакомился с ним, и, как часто бывает в подобных случаях, антипатия эта оказалась взаимной.
За несколько часов до голосования мы стояли друг против друга с рапирами в руках, с трудом подавляя обоюдную неприязнь. Враждебность эта была замечена и зрителями, которые окружили нас тесным кольцом и с нетерпением ждали схватки: исход ее, как понимали все, предрешал исход выборов.
В арсенальном зале имелось много оружия. Мы сами выбрали себе по рапире. Одна из лежавших здесь рапир была без наконечника и достаточно остра, чтобы в руках раздраженного человека представлять собою опасное оружие. Я заметил, что мой противник взял именно эту рапиру.
– Ваша рапира не в порядке, – сказал я ему. – У нее нет наконечника.
– Ах, простите! – ответил он по-французски. – Я не заметил.
– Странный недосмотр, – с многозначительным взглядом шепнул Клейли.
Француз отбросил рапиру и взял другую.
– Не угодно ли вам выбрать, сэр? – спросил я.
– Нет, благодарю. Эта вполне хороша.
В это время к нам подошли все бывшие в зале. Добровольцы, затаив дыхание, ждали схватки. Мы стояли лицом к лицу и были похожи не на любителей, задумавших посостязаться в фехтовальном искусстве, а на двух врагов, сошедшихся на смертный бой. Противник мой был опытным фехтовальщиком: это выяснилось, как только он принял исходную позицию. Что касается меня, то в студенческие годы фехтование было моим коньком. На протяжении нескольких лет я не знал себе соперников в этом искусстве. Но с тех пор прошло много времени, и я успел потерять технические навыки.
Мы начали схватку очень неуверенно. Оба были возбуждены, и первые удары наносились и отражались не слишком ловко. Но вскоре обоих нас охватил гнев, и искры посыпались от клинков. В течение нескольких минут исход был сомнителен, но я с каждой секундой становился все спокойнее, а мой противник все больше раздражался при каждом моем удачном выпаде. Наконец мне удалось коснуться его щеки. Громкие крики приветствовали мою удачу, и я расслышал голос Линкольна:
– Хорошо, капитан! Да здравствуют горцы!
Француз окончательно вышел из себя и стал драться еще отчаяннее прежнего, так что мне было нетрудно повторить свой выпад. На этот раз удар был неплохой, а после еще нескольких выпадов я попал в противника в третий раз, причем оцарапал его до крови. Зрители кричали от восторга. Француз не скрывал бешенства. Схватив рапиру обеими руками, он с бранью сломал ее о колено, а затем, пробормотав что-то невнятное насчет «другого случая» и «более серьезного оружия», смешался с толпой и выскользнул из залы.
Через два часа после этого я стал капитаном. Клейли был избран старшим лейтенантом. Спустя неделю вся рота была официально принята в состав армии Соединенных Штатов, как особый отряд «вольных стрелков». Тогда же нам выдали вооружение и обмундирование. 26 января 1847 года корабль понес нас по синим водам к берегам Мексики.
Глава IV. НА ОСТРОВЕ ЛОБОС
Нам было приказано плыть на остров Лобос (в ста километрах от Вера-Круц) с заходом в Брасос – Сант-Яго. Вскоре мы уже были на месте. Здесь мы должны были устроить учебный лагерь. На остров одновременно высадились другие отряды; солдаты были немедленно посланы на рубку леса, и через несколько часов зеленая чаща исчезла с лица земли, а на ее месте появились белые пирамиды палаток под развевающимися флагами. На восходе солнца Лобос представлял собой остров, густо заросший изумрудно-зеленым тропическим лесом. Как изменился он в один-единственный день! Когда взошла луна, лучи ее осветили не зеленый остров, а целый военный городок, как бы вынырнувший из моря. А в море стоял на якоре военный флот…
Через несколько дней на необитаемый до того островок высадились шесть полков, и военный шум заглушил на нем все звуки.
Все эти полки состояли из совершенно необученных новобранцев, и мне, наравне с прочими офицерами, пришлось прежде всего «обтесать» своих людей. Бесконечная муштра шла с утра до ночи, и тотчас же после ранней вечерней поверки я с радостью забирался в палатку и ложился спать, насколько можно спать среди бесчисленных скорпионов, ящериц и крабов. Казалось, что на этом маленьком острове назначили друг другу свидание все пресмыкающиеся земного шара.
22 февраля, в день рождения Вашингтона, мне не удалось лечь спать рано: неудобно было отказаться от приглашения майора Твинга, переданного мне Клейли. Как выражался мой лейтенант, в палатке майора нам предстояла «недурная ночка».
После вечерней зари мы с Клейли отправились в палатку Твинга, которая была разбита в самом центре островка, в роще каучуковых деревьев. Мы нашли ее без труда: из нее далеко разносился звон бокалов, шум голосов и отчаянный хохот.
Подойдя поближе, мы увидели, что палатка была расширена: передние полотнища вытянуты вперед и накрыты сверху еще одним полотном, державшимся на дополнительном шесте. Несколько нестроганых досок, стащенных с кораблей и уложенных на пустые бочки, изображали собою стол. На этом столе стояло множество всевозможных бутылок, стаканов и бокалов. Между ними стояли банки с консервами, лежали стопки морских сухарей и куски сыра. Кругом валялись пробки и куски фольги, а под столом виднелась целая груда темных предметов конической формы: здесь легло костьми немало бутылок шампанского.
По обе стороны стола сидели полковники, капитаны, поручики, военные врачи. Вся эта компания сидела без чинов – всякий усаживался там, где находил свободное место. Было и несколько морских офицеров, а также шкиперов с торговых кораблей.
На верхнем конце стола восседал сам майор Твинг, которого никто никогда не видал без походной фляжки на зеленом шнуре. За эту фляжку майор держался крепче, чем за свои эполеты. Во время долгих и трудных переходов мне не раз приходилось слышать, как какой-нибудь усталый офицер бормотал: «Вот бы хорошо хлебнуть сейчас из Твинговой фляжки!» «Не хуже Твинговой фляжки» – так говорили мы все, когда хотели особенно похвалить понравившуюся водку. Такова была одна из причуд майора, но причуда далеко не единственная.
Когда мы с моим приятелем появились в палатке, компания была уже на значительном «взводе» и все наслаждались свободными нравами американской армии. Клейли был любимцем майора, и тот сразу заметил его.
– А, Клейли! – закричал он. – Это вы? Тащите сюда вашего друга! Стулья, джентльмены, ищите себе сами.
– Капитан Галлер, майор Твинг, – сказал Клейли, представляя меня.
