Джек Лондон - Приключение
«Он опочил теперь навеки, Забылся непробудным сном…» — пронеслось в голове у Шелдона при мысли о покойнике, зарытом в сырой песок и мирно почивающем теперь в гробу, сквозь щели которого сочится дождевая вода.
Они с трудом подвигались вперед. Остальные чернокожие шли за ними вплотную сомкнутым строем. Между ними были и такие, которых сильно подмывало воспользоваться удобным случаем: сбросить всадника на песок, растоптать и смешать его с грязью. Но дуло автоматического револьвера, торчавшее у него из-за пояса, и неуязвимость этого бесстрашного человека обуздывали их злобу, и вместо того, чтобы напасть на него, они старались, наоборот, помочь ему укрыться от бури.
Шелдон промок до костей и выбился из последних сил, но, несмотря на страшную слабость, он, к немалому своему удивлению, переодевшись, вдруг почувствовал себя несравненно лучше. Очевидно, организм справился с болезнью, и наступил благодетельный перелом.
— Только бы не схватить теперь лихорадки! — проговорил он вслух, и тут же решил принять порцию хинина, как только немного окрепнет.
Он выполз на веранду. Ливень пронесся, дождя уже не было, но ветер бушевал во всю мочь. Море взыграло, и огромные длинные волны вздымали загнутые гребни свои до высоты двухсот ярдов и с грохотом разбивались о берег. «Джесси» бешено прыгала на своих двух якорях, и каждая вторая или третья волна перекатывалась через ее палубу. Два флага упруго извивались на гарделе[15] подобно двум листам гибкой жести. Один был синий, другой — красный. На Беранде этот условный сигнал означал: «Каков ваш приказ? Не попытаться ли выслать на берег лодку?» Шелдон знал это, но, прежде чем ответить, он все-таки подошел к стене, где между полкой с сигнальными флагами и таблицей правил биллиардной игры висела диаграмма сигнального кодекса, и проверил по ней значение условных знаков. После этого приказал вывесить на гафеле флагштока белый флаг, а под ним еще другой, красный, что означало: «Спешите укрыться к Нил-Айланду!»
Что капитан Ольсон нетерпеливо ожидал именно такого сигнала, было видно из той поспешности, с которой были подняты якоря. «Джесси» дрогнула и понеслась на зарифленных парусах[16], галопируя, как скаковая лошадь, и обогнула Бейльсунскую отмель, отойдя от нее на половину кабельтова[17]. Но тут на нее налетел новый ужасающей силы шквал и подхватил, как легкое перышко.
Всю эту ночь Шелдон проспал, как убитый. Он не слышал, как свирепствовал шторм, как яростные шквалы опустошали Беранду, как они вырывали с корнем деревья, как они сорвали крышу с сушильни и потрясли дом на его свайных столбах. Он ничего этого не слышал. Он не проснулся ни разу, ни разу не шевельнулся и не видел никаких сновидений. На утро, поднявшись, он почувствовал себя обновленным и свежим. У него появился аппетит. Целую неделю он не мог ничего есть. Теперь же охотно выпил стакан разбавленных водой сливок, а в десять часов рискнул подкрепиться тарелкой бульона.
Его порадовало также и положение дел в бараке. Вопреки ожиданиям и несмотря на бушевавшую бурю, никто из больных за ночь не умер, и вновь заболел всего лишь один человек; зато оказалось около полдюжины выздоравливающих, которые поднялись на ноги и разбрелись по домам. Эта резкая перемена крайне озадачила Шелдона. Можно было подумать, что сильный ветер развеял заразу и очистил страну от эпидемии.
К одиннадцати часам прибыл посланный с Бейльсуны с известием от Сили. Он сообщил, что «Джесси» выбросило на берег на полдороге между Бейльсунской отмелью и Нил-Айландом. Поздним вечером прибыли двое из команды и донесли, что капитан Ольсон и третий из товарищей утонули при крушении шхуны. Что касается самого судна, то Шелдон из их слов убедился, что оно окончательно для него потеряно. К довершению удовольствия он почувствовал лихорадочную дрожь. Через каких-нибудь полчаса он уже горел, как в огне. Ему было известно, что хинин можно будет принять не раньше, как через день после начала болезни. Он свернулся под ворохом одеял и, полежав немного, вдруг разразился неистовым хохотом. Дальше некуда идти; он достиг предельной черты. Все решительно беды обрушились на него. Недоставало разве только потопа или землетрясения. Остальные он все испытал. Впрочем, «Флибберти-Джиббет», пожалуй, избегла участи «Джесси». Она могла укрыться в проливе Мболли. Ничего худшего не могло случиться, и ему ничего не остается больше, как сложить руки и ждать событий. Вот почему он хохотал, как сумасшедший, лежа под одеялами и дрожа так, что не попадал зуб на зуб. А черные, столпившись кучкой, дивились, разиня рот, на хозяина, которым завладели дьяволы.
Глава IV
Джен Лэкленд
Прошло два дня. Северо-западный продолжал свирепствовать. Шелдон впал в полную расслабленность от обуявшей его лихорадки. Хотя это была самая простая, обыкновенная малярия, но она так извела за эти два дня надломленный организм, как будто бы трепала его уже суток десять. Зато Беранда избавилась от дизентерии. Человек двадцать выздоравливающих еще остались в бараке, но быстро поправлялись. За последние дни умер только один больной, тот самый, брат которого так жалобно причитал, пока его кусали мухи.
Утром, на четвертый день болезни, Шелдон лежал на веранде и мрачно глядел на бушующий океан. Ветер затихал понемногу, но гигантские волны все еще грохотали, разбиваясь о песчаную отмель Беранды, и брызги прибоя долетали до холмиков, на которых стояли флагштоки; клубившаяся пена докатывалась почти до самых ворот ограды. Шелдон проглотил тридцать гран хины, от которой в ушах жужжало, как в осиновом гнезде, тряслись колени и закатывались глаза. Опомнившись, он увидел нечто, похожее на сон. Недалеко от берега, на месте бывшей стоянки «Джесси», из гребня высокой волны вдруг выставился нос какого-то вельбота и тут же скользнул вниз и исчез, как полагается исчезать всякому не призрачному, а настоящему вельботу, ныряющему в волнах во время шторма. Шелдон твердо знал, что никакого вельбота там быть не могло; кроме того, был совершенно уверен, что на всем протяжении Соломоновых островов не найдется такого безумца, который решился бы пуститься в море на лодке в такую погоду. Однако, странное видение не исчезало. Он зажмурился, чтобы прогнать его, и посмотрел опять через минуту. На этот раз вельбот, взлетевший на гребень новой волны, показался весь, целиком. Три пары гребцов сидели на веслах, а у кормы, резко выделяясь на белом пенистом фоне, стоял настоящий великан, навалившийся всем своим корпусом на рулевое весло. Все это было ясно видно, как на ладони; да еще на носу сидел восьмой человек, наклонившийся вперед и приглядывавшийся к берегу. Но что больше всего поразило его, так это фигура женщины, сидевший на капитанском месте, между гребцами и штурманом. Да, разумеется, это была женщина. Вот выбилась прядь ее волос и развевается по ветру, а она безуспешно пытается овладеть прядью и запрятать под шляпу, точь в точь похожую на его собственный «Баден-Пауэль».
