Густав Эмар - Морские титаны
— Еще бы! — засмеялся Монбар. — Я служу королю по-своему, это мне приятнее.
— И мне тоже. На что нам чины, когда мы и так начальники? Разве мы не первые среди товарищей? Пусть нам поднесут титулы лучше тех, которые нам даны нашими братьями! Да и то сказать, ведь мы разгромленные титаны, отверженцы старой европейской семьи, на что же нам такие милости? Возьмите ваши грамоты назад, любезный д'Ожерон, и возвратите их королю, вашему властелину, нам они не нужны! Из всех Береговых братьев вы не найдете ни одного, кто бы оценил их даже наравне со щепоткой табака в трубке.
— Браво! Да здравствует Лоран! Да здравствует Монбар! Да здравствует флибустьерство! — вскричали авантюристы в порыве энтузиазма.
Изумление дона Рамона дошло до предела, он чувствовал, что мысли его путаются.
Он никак не мог постичь, что это были за удивительные люди, которые ставили себя наравне с могущественнейшим властителем в Европе и, заставляя осыпать милостями других, сами пренебрегали этими почестями, гордо провозглашая себя независимыми от государя, которому оказывали такие блестящие услуги.
Что же касается доньи Линды, то ею овладело странное волнение, сердце ее сжималось, и слезы наворачивались на глаза — слезы радости или грусти, она не сумела бы определить этого сама.
— Я не настаиваю, капитан, зная, что все было бы напрасно, — продолжал д'Ожерон, — но позвольте заметить вам, что его величество будет огорчен вашим отказом.
— Ба-а! — шутливо возразил Монбар. — Два-три удачных крейсерства — и его величество забудет о своем неудовольствии.
— Мы не любим, чтобы нам платили за услуги… Истощили ли вы теперь весь ваш запас новостей, любезный д'Ожерон?
— Нет, капитан, еще одно я должен сообщить вам, но так как вопрос важен и касается лично вас, то я не решаюсь.
— Любезный д'Ожерон! Здесь находятся мои старые боевые товарищи, с которыми у меня все было общим — и опасности, и похождения; от них у меня нет тайн, как нет тайн и от моих новых друзей, — прибавил он с поклоном в сторону дона Рамона и его дочери. — Да и вообще, если хотите, я приверженец жизни нараспашку, во всеувидение… Итак, говорите без опасения. Что вы хотели передать мне?
— Если позволите, сын мой, говорить буду я, — вмешался отец Санчес, остававшийся до сих пор безмолвным свидетелем разговора.
— Говорите, я вас слушаю, — ответил Лоран, немного встревоженный.
— Войдя сюда, сын мой, вы спросили меня, почему нет доньи Лусии и ее дочери, а я ответил вам, что они не выйдут к завтраку…
— Да, я помню.
— Донья Флора ее и мать уехали вчера вечером в восемь часов в Пор-де-Пе; вот что господину д'Ожерону, у которого они остановились, поручено было сообщить вам.
— Уехали! — вскричал молодой человек вне себя. — Зачем? Клянусь Богом! Я…
— Постойте, сын мой, — строго остановил его монах, — не дайте увлечь себя необузданному нраву. Они приняли непоколебимое решение.
— Клянусь именем… — вскричал было Лоран с глазами, налитыми кровью.
Монбар схватил его за руку и с живостью перебил:
— Будь же мужчиной! Ты несправедлив к ним. Их отъезд — только доказательство преданности…
— Преданности!.. — пробормотал молодой человек, дико озираясь и машинально опускаясь на стул.
— Конечно! И в то же время это в высшей степени разумно.
— Уехать тайно, бежать таким образом от меня! О, это ужасно, брат!
— Успокойся, дружище. Я долго говорил с доньей Флорой. Она убедила меня в том, что все сказанное ею — истина; убегая от тебя, она только поддалась убеждению, преодолеть которое была не в силах. Она не простилась с тобой единственно для того, чтобы не огорчить тебя отказом, который неизменен.
— Она оставила вам письмо, сын мой, — прибавил отец Санчес, — вот оно, читайте.
Дрожащей рукой Лоран взял письмо, которое подал ему священник, поспешно распечатал и впился в него глазами.
Гробовое молчание повисло над сборищем, еще минуту назад таким веселым и шумным.
Письмо было коротким. Оно состояло из следующих слов:
Любезный кузен!
Я уезжаю. Когда вы получите это письмо, я буду уже далеко от вас; я направляюсь во Францию, где имею намерение удалиться в испанский монастырь в Перпиньяне. Не пытайтесь поколебать мое решение, оно неизменно, я приняла его по зрелом размышлении, пристально заглянув в собственное сердце. Фернандо, друг мой, брат мой — позвольте мне таким образом называть вас, — мы оба ошибались в наших чувствах; то, что мы с вами принимали за любовь, было просто глубокой братской дружбой. Теперь мои глаза раскрылись, и я ясно читаю в собственном сердце… Вы меня любите, это бесспорно, но любите так, как любят дорогую сестру. Ваша любовь принадлежит другой, пусть она будет счастлива с вами! Из моей дальней кельи я буду молить Господа о вашем благополучии.
Мой милый брат, если вы хорошо поняли смысл этого письма, вы не дадите нам уехать, не простившись со мной и с моей матерью. Смерть отца и все бедствия, наказавшие нас, ставят нам, слабым и бедным женщинам, в обязанность посвятить себя Богу и молить Его о милосердии.
Ваша кузина
Флора Ордоньес
Прочитав это странное письмо, Лоран опустил голову и закрыл лицо руками.
Прошло несколько минут.
— Когда они уезжают? — спросил он наконец.
— Через неделю, на фрегате «Клоринда», — ответил д'Ожерон.
— Я буду их сопровождать, — прибавил отец Санчес. Молодой человек с трудом пересилил себя и спокойно ответил:
— Благодарю, что вы не оставляете их, отец мой. Я поеду проститься с ними. Моя кузина должна принести приличный вклад в монастырь, куда желает вступить; это я беру на себя, тем более что все ее состояние находится у меня на каравелле.
— Вы вольны поступить как вам угодно, сын мой, — грустно ответил старик, — но, может быть, лучше было бы…
— А почему нет? — перебил он с неожиданным резким хохотом. — Разве я капризный ребенок, который от самого легкого противоречия падает в обморок? Нет! Нет! — вскричал он душераздирающим голосом. — Я мужчина, я сильный мужчина, и мне по силам пережить все — и радость, и страдание!.. Как видите, горе не убивает, раз я еще жив!.. О-о!..
Кровь хлынула у него носом и ртом; нервы, натянутые свыше человеческих сил стремлением побороть себя, не выдержали дольше. Он закатил глаза, взмахнул руками, испустил жалобный стон и упал бы навзничь, если бы Монбар, Мигель Баск и другие друзья не кинулись к нему на помощь и не поддержали его.
С ним сделался нервный припадок.
Лорана поспешно перенесли на кровать. Все пришли в ужас.
Отец Санчес несколько раз пустил ему кровь.
