Василий Ефименко - Ветер богов
— О нет, Савада-сан, дело не в возрасте. Тут другое…
— Не понимаю.
— Я буду откровенен, — чуть помялся служащий, — до, надеюсь, наш разговор…
— Конечно, конечно, — поспешил согласиться Савада.
— Вы были у русских в плену. Ведь так?
— Да! Это всем известно.
— Так вот, некоторые из вас состоят на особом учете в полиции, и вы тоже, Савада-сан… Я случайно узнал об этом.
«Так вот в чем дело, — помрачнел Савада. — Голодом хотят уморить?»
— Я хочу вам дать один совет, — продолжал старый знакомый, понимая состояние Савады. — Пожалуй, как это ни печально, но лучшего выхода вам сейчас не найти.
— Заранее благодарю, — поклонился Савада. — Вы всегда относились ко мне хорошо.
— Понимаете, здесь вам найти работу сейчас почти невозможно. И вас к тому же здесь хорошо знают. Но против любого события лучший лекарь — время. Вам надо на какой-то срок уехать. Когда ситуация изменится, полиции будет уже не до вас. Вы меня понимаете?
— Да, — неохотно согласился Савада. — Куда же мне податься?
— Поезжайте на Хоккайдо. Там холодно — и охотников ехать туда мало, а вы в России привыкли к холодам. Другого выхода я пока не вижу. Очень сожалею, — в голосе знакомого слышалось неподдельное участие. — И знаете, — продолжал он, — когда завод вновь отстроят, вас непременно возьмут. Я постараюсь…
— Спасибо…
Дома слезы и горечь новой разлуки. Савада бодрился, утешал жену и обещал вскоре вернуться.
Теперь механик шагал сквозь туман по улицам Аомори к порту, откуда паром перевезет его в Хакодатэ на Хоккайдо. Впереди снова неизвестность. Когда же он опять вернется домой?..
5
Эдано понял — деревня только внешне осталась прежней. И хотя под соломенными крышами её домов живут те же люди, многие из них пытаются разобраться в происходящем и прошедшем. Они не хотят быть покорными ивами, кланяющимися каждому дуновению ветра. Сквозило это и в опасливо-предупредительных беседах деда, и в рассказах Намико.
Заходили соседи. Поначалу с традиционными поздравлениями по поводу благополучного прибытия в родные места. Ичиро чувствовал, что сияние ореола камикадзе хотя и померкло, но всё ещё продолжало выделять его.
Как-то вечером с бутылкой сакэ в дом ввалился Акисада. Ичиро с трудом узнал товарища по школе в коренастом, небритом мужчине в заношенной солдатской форме. Деревянный протез вместо ноги говорил о многом. Этот не стеснялся. Он шумно уселся за столик, вокруг которого захлопотала Намико. При посторонних она никогда не садилась. «Вы не знаете языков женщин нашей деревни!» — твердила она мужу в таких случаях.
Акисада рассказал, как он потерял ногу, поведал о своих похождениях в качестве рядового японской армии, сражавшейся в Китае, и даже о том, как его обвинили в «неблагонадежности». Потом столь же прямо стал расспрашивать, что произошло с Эдано.
— И что ты думаешь теперь делать, дружище? — спросил гость в конце беседы. — Работать на американской авиабазе? Вот как? Ну что ж, пожалуй, правильно. В деревне сейчас делать нечего. Была бы у меня нога нормальная, — похлопал он себя по протезу, — я бы ни дня здесь не сидел. К чему тут руки можно приложить? Гнуть спину на Тараду? А на базе тоже есть неплохие парни, и надо, чтобы там было больше своих.
— Каких своих? — не понял Ичиро.
— Да таких, как ты. Настоящих парней. Я же тебя понял. Рассказывай о русских всем, кто захочет слушать. Амеко и власти все время кричат, что американские базы нужны, чтобы охранять нас от русских. Видал, что придумали? Пусть люди узнают правду.
Эдано пытливо посмотрел на собеседника.
— Ты коммунист? — спросил он.
— Нет. У нас в деревне коммунистов нет. На прошлых выборах почти все проголосовали по указке Тарады. Боятся его, да и народ темный. Ты ведь знаешь, какие тут все.
— Ты ошибаешься, — мягко возразил Эдано. — Я ещё плохо разбираюсь в обстановке. Можно сказать, заново знакомлюсь и, признаться, многого не понимаю.
— Да чего тут понимать? — повысил голос Акисада. — Возьми авиабазу. Земель деревни американцы не тронули, так наши сельчане отказались помочь соседям вместе протестовать. Нас не касается, и мы в стороне. Недаром все в округе наших быками зовут. Вот уж правда. Только и знают своё стойло да погонщика.
Акисада с досадой махнул рукой и стал подниматься. Ичиро вышел проводить гостя.
— Да, — спохватился он, — ты уж извини меня, я не спросил, чем ты сам занимаешься, как живешь.
Лицо собеседника помрачнело.
— Плохо живу. Кому я такой нужен, — снова хлопнул он себя по протезу. — Нанялся сторожем к Тараде, делаю всё, что прикажут. Живу в каморке, рядом с коровником. Твоя жена знает. Удавиться впору…
— Ну, это, дружище, последнее дело. Ты вот только ногу потерял, а сколько людей головы сложили. Будем надеяться на лучшее.
— На лучшее? — распалился Акисада. — А где оно? Кто его даст? Тарада? Американцы? Ты сам-то знаешь, где это лучшее? Молчишь?..
Немного успокоившись, Акисада тихо закончил:
— Извини, Эдано, я погорячился. Очень уж накипело… Мы ещё с тобой поговорим. Сайонара!
Ичиро долго стоял у дома, глядя вслед бывшему школьному товарищу. Акисада оказался первым, кто откровенно и смело сказал ему о своих думах. А он, Эдано, не мог ничего ответить ему. Надо самому разобраться. И от этого никуда не уйдешь…
Отец! Вот кто может помочь. А он даже ещё не написал ему. Хорош сын! Завтра же надо послать письмо.
— Ты чего здесь стоишь? — приоткрыл дверь дед. — Не юноша уже, чтобы звездами любоваться. Иди домой. Сэцуо не хочет спать, пока не поборет отца! — рассмеялся старик и уже озабоченно спросил: — Ну как? Пойдешь работать на базу?
— Пойду, завтра же! — решительно ответил Ичиро.
6
Но завтра на базу пойти не пришлось. Заболел Сэцуо, и Ичиро сидел, нервничая, около больного сынишки. Только дед был спокоен.
— Все дети болеют. Пока тебя вырастил, знаешь, сколько забот было? А у Сэттяма ничего серьезного нет — простудился немного. Я всё-таки хоть и немного, но разбираюсь в болезнях. Недаром мне здесь все верят.
Два дня мальчонка метался в жару, и только на третий день температура спала. Пожалуй, именно за время болезни сына Ичиро особенно остро почувствовал, что он отец.
* * *
В тот же день под вечер в дом Эдано вежливо постучал неизвестный господин. Одетый в европейский костюм, соломенную шляпу-канотье, он держал трость, как офицерскую саблю. Да и гражданский костюм плохо скрывал военную выправку. Спросив Эдано Ичиро, он потребовал с ним разговора наедине.
