Владимир Смирнов - Над океаном
— Я же говорю — умница, — улыбнулся летчик «мига» и, подав левую ногу вперед, положил истребитель в широкий левый разворот. Ту-16 тут же накренился и пошел по более широкой дуге за ним.
Когда шкала компаса за стеклышком, вращаясь, показала «25», он включил оружие и нажал гашетку пушки.
Под носом «мига» забились, сливаясь, вспышки, пушка гулко коротко протрещала; вперед вырвалась светящаяся струя трассы, уйдя в сторону моря. Еще одна короткая очередь и еще. «Следуйте указанным курсом!»
Вспыхивающие пунктиры снарядов размазанными иглами пронзали белесый свет. Полковник стрелял, зная, что это безопасно: далеко впереди только море — и больше ничего и никого.
Кучеров улыбнулся измученно:
— Да понял я, все понял, уходи, брат...
Истребитель, сияя бело-голубым текучим пламенем из сопла, уходил вперед и вверх, словно услышав, и растворялся в тумане. Путеводная звезда, символ веры и надежды, блещущий свет факела уплывал вверх, туда, где и должна быть звезда. Упруго тряханула Ту-16 спутная струя, корабль норовисто мотнулся, Кучеров задержал его рывок и покосился на Савченко. Николай улыбался! Николай смотрел на командира и счастливо улыбался.
...Опять заработал динамик на КДП.
— «Барьер», я «Вымпел-шесть». Перехват выполнил. Это Пятьдесят третий...
Тагиев положил ладонь на глаза и прижал веки так, что в глазах заметались разноцветные вспышки-искры. Динамик после паузы устало-спокойно доложил:
— Развернул его на компасный курс двадцать пять. Высота — триста пятьдесят по прибору. Следует в зону ожидания. Иду в наборе. Жду указаний. Ведомый к работе готов.
Тагиев открыл глаза и, помотав головой, взялся за микрофон:
— «Шестой Вымпел»! — сипло сказал он и кашлянул. Но никаких эмоций, никаких не надо эмоций — все потом, потом! — «Вымпела́»! Спасибо вам... Гм-м... Там на подходе наш, будет заводить лидером. Теперь он успевает. Уходите домой. Уходите. С вами пока все, «Вымпела́». До встречи. Девять ноль девятый!
— На связи, — немедленно отозвался глуховатый голос Царева.
— Пока все нормально, Девятый.
— Слышу...
— Начинаем наведение.
— Есть...
Черняк шумно перевел дух, потряс головой и навис над экранами. Судьбы нескольких человек — в его тонких пальцах музыканта и кибернетика.
— Девять ноль девятый! Готов?
— Поехали!..
— Разворот влево тридцать пять.
— Выполняю...
— Снижение до пятисот. Увеличить скорость до семисот...
Черняк словно конструирует в пространстве и времени сложнейшую, одному ему понятную модель спасения — модель спасенной жизни...
...— Командир, — тревожно предупредил Агеев, — осталось минут семь. Пора садиться, командир.
Кучеров перчаткой быстро потер щеки. Мудрят... Чего они мудрят? Что дальше? Время, время... «25» — посадочный курс?
— Штурман, начинаем снижение на прямой. — Даже голос, кажется, сел от усталости. Или уже нервы-нервишки? — Ракеты?
— Готов.
— Командир! — вскрикивает в наушниках Щербак. — Смотри слева, смотри!
Рядом, то появляясь, то исчезая в разрывах в тумане, призраком висит-мелькает серебристый Ил-28.
— А этот откуда?
— Жорка! — хохочет Щербак. — Жорик, глянь, какой тебе почет, князь гор!
Ил-28 замигал фарами. На лице Щербака мелькают сполохи света.
— Пишет вызов, командир. Читаю... Жорка, наблюдай! Так... И-ду ли-де-ром зэпэтэ вни-зу лес... Во, парни, гробанулись бы! Так. Во-семь ми-нут вы-хо-дим за-пас-ной толчке строй па-рой дер-жись ме-ня кре-пче тэчека Ку-че-ров я Ца-рев де-ржи хвост пис-то-ле-том...
У Кучерова щиплет глаза — наверно, переутомление; он зло трет глаза кулаком — только этого сейчас не хватало... Георгий качает головой, ритмично ударяя кулаком в переборку; Машков прижался лицом к стеклам кабины и, не мигая, смотрит на самолет, висящий не более чем в двадцати — пятнадцати метрах. Кучеров негромко буднично приказывает:
— Закрылки, щитки, шасси — к выпуску. Всем приготовиться к посадке.
...— Метео?
— Есть метео.
— Подтвердите, не понял.
— Уходит, туман уходит! Работает ветер, три-четыре метра, восемьдесят градусов.
Генерал негромко сказал Тагиеву:
— Ну, вот теперь — самое главное. Командуйте запуск спасательным вертолетам. ПДГ — в воздух.
Тагиев включил микрофон:
— «Гранат-четыре»! Занять исполнительный. «Гранаты Сорок девятый, Пятидесятый... — он покосился на документы, — Пятьдесят третий и Пятьдесят шестой», вам запуск.
— Четвертый понял, выруливаю.
— «Гранат Сорок девятый» понял. Запуск разрешили.
— Полсотни третий — запускаюсь.
— Полсотни шестой — запускаюсь.
Окна уже тряслись от рева моторов. В открытую дверь хорошо был слышен своеобразный звук работы вертолетов: длинные свистящие хлопки под аккомпанемент слитного басовитого рокотания.
Тагиев повернулся к генералу:
— Товарищ генерал-майор, прошу «добро» вылететь на вертолете.
— Первый раз слышу, чтоб руководитель полетов вылетал сам. — Генерал надвинул фуражку на лоб и почти улыбнулся: — Вы полагаете, меня там будет недостаточно? Работайте, майор, действуйте!
Включился динамик, донеслись переговоры истребительного аэродрома:
— «Вышка-один», я «Вымпел-шесть». Дальность... Шасси выпущено, щитки выпущены, зеленые горят, на курсе, на глиссаде, прошу посадку.
— Шестому «Вышка-один». Полоса занята. Посадку запрещаю, станьте в круг.
— Понял...
Тагиев перещелкнул тумблером.
— Отправляйте Четвертого, «Старт», — приказал он.
— «Гранату-четыре», — тут же раздалось в динамике. — Вам взлет.
— Понял, — пробасил динамик. — Разрешили. Взлетаю.
Тагиев был спокоен. Сама атмосфера аэродрома стала такой, какой она должна быть. Аэродром жил — значит, все шло, как надо, и будет идти именно так — как надо.
Волной докатился рев моторов, задрожал на высокой ноте и стал стихать, удаляясь.
— Я «Гранат-четыре». Взлет произвел. Шасси убрано. Иду в наборе.
— Четвертому — задание.
— «Вымпел-шесть», я «Вышка-один». Полоса свободна. Посадку разрешаю...
— Ну, майор... — Генерал потер отросшую за ночь щетину. — Я — на вертолетную площадку. Предупредите, скажем... ну, Пятьдесят третьего — пойду с ним. Будем надеяться, что число «53» — счастливое.
Он звучно шлепнул ладонью по зеленоватому стеклу планшета, заставив вздрогнуть планшетистов.
— Командуй, майор! Удачи всем нам!
...Замигали фары «ила».
— До-во-рот пра-во де-сять. По-шли.
Ил-28 и Ту-16 слаженно чуть накренились и, закончив поворот, так же слаженно одновременно выровнялись. Теперь они так и пойдут до самой посадки, до победы или поражения, вместе, связанные невидимой, но неразрывной, крепчайшей нитью.
